– Чушь? – громовым голосом переспросил я, краем глаза заметив, что в холл стягивается все больше персонала, тревожно поглядывающего на нас. – Ты же видел мой мир! В нем не было даже намека на то, что происходит сейчас. Если бы я знал об этой галеосценции прежде, то она наличествовала бы и в моем воображении, не так ли?
Доктор задумчиво ухватил себя за подбородок.
– Мое воображение хоть и разыгралось, но не до такой же степени, чтобы вырезать из имитации реального мира столь обыденные, как я вижу, для всех вас вещи.
– Вслед за своей мечтой она плывет, – вдруг с придыханием начал доктор Брозэф. – В превосходящем стане других вокруг не замечая…
– Что, прости?
– Что в их очах запомнится как видимый полет… Что для нее как клином сформированная стая… Ну ты что, это ж Путь грезы, вспомнился мне тут… Прямо про тебя. Неужто никогда не слышал? Даже в школе, на литературе? Это ж Пушкин… Нет? Или ты с самого начала интересовался только мозгом? Что опять с тобой не так?
– Пушкин? – переспросил я севшим голосом. – Скажи еще, что и это из поздних творений…
– Ну да, довольно-таки, – подтвердил он, глядя на меня с недобрым подозрением. – А что? Ты и его спас?
Я закрыл глаза, представляя, насколько же это нелепо выглядит.
– Да.
Доктор запрокинул голову и расхохотался. Смех был звонкий, в чем-то неприличный, мальчишеский, как и в тот раз, когда он столкнулся с моим невежеством в области электродинамики.
– Это просто смешно, – отсмеялся он. – От чего ты его спас? От свиных отбивных? Тогда бы он не стал таким толстым под старость лет… Может, и яблоню ты расшатал тогда над головой Ньютона?
– Нет, – скривился я, понимая, куда он клонит. – Он-то вообще здесь причем?
– Уверен? А идею для сна Менделееву не ты подкинул часом…
– Хватит…
Доктор больше не улыбался.
– Слушай, я до последнего надеюсь, что это твоя шутка. Признаю, шутить ты умеешь… Но я очень устал и мне пора на рейс. Просто скажи мне, что ты шутишь… Я хочу просто, наконец, расслабиться уже за эту неделю… Пожалей старого человека…
– Ты хочешь оставить меня наедине с этой немыслимой правдой? – вышел я из себя. – Ты хоть понимаешь, что я тебе говорю, что это значит?! Сейчас ты единственный, кому я могу это рассказать, единственный, кто поймет…
– Друг мой, ты ничего не менял в истории, все было, как было.
– Там, у себя во сне, – жарко продолжал я, наплевав на то, что нас слушали уже почти все дежурные, что только остались в больнице, – я попал в некую пространственную ловушку, из которой не мог выбраться…
