Ханна уставилась на свои ногти, которые за последние недели сгрызла почти до мяса, и вдруг поняла, что больше не может. Она должна сказать ему. Сердце заныло, когда она подняла взгляд и посмотрела в его холодные черные глаза.
– Я беременна, Кулал, – тихо сказала она.
В комнате повисла тишина, показавшаяся им обоим бесконечной. Ханна силилась что-то прочитать по его застывшему лицу, но оно было непроницаемо. Наконец он покачал головой и холодно произнес:
– Этого не может быть. Я пользовался презервативами. Я всегда ими пользуюсь.
Последний комментарий ставил ее в бесконечный ряд неразличимых женщин, с которыми Кулал делил постель, но Ханне было не до обид. Она приехала сюда ради ребенка и не позволит сбить себя с толку унизительными репликами.
– Боюсь, что может, – призналась она. – Я ношу вашего ребенка.
Кулал почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Он не хотел ей верить, но наиболее убедительным доказательством ее слов, как ни странно, было само ее присутствие здесь. Он вглядывался в ее лицо, будто ожидая, что сейчас она улыбнется и скажет, что пошутила, но сам понимал, что это напрасная надежда. На ее лице было несвойственное ей выражение спокойствия и уверенности. Конечно, она беременна, иначе эта застенчивая тихая девушка не прилетела бы сюда так внезапно и не держалась бы так решительно. Его сердце забилось гулко и ритмично, как военный барабан, – так с ним бывало перед боем. Но в бою все было гораздо проще, а сейчас он был растерян и потому немедленно кинулся в атаку.
– Так ты приехала торговаться? – резко спросил он. – Прощупать, сколько денег сможешь с меня вытянуть?
Ханна вздрогнула. Если бы она была в Лондоне, а отец ее ребенка был обычным человеком, она бы немедленно ушла, несмотря на дрожь в коленях. Сказала бы ему, что они поговорят после, когда он придет в себя, и ушла.
Но она была не в Лондоне, а Кулал не был обычным человеком. Ее загнали в роскошный номер, воздух здесь был ледяной от сверхмощного кондиционера, а за окнами сверкали золотые полумесяцы на куполах. Она была в тысяче миль от дома и привычного ей мира.
– Нет, я приехала не торговаться, – тихо заметила она. – Не надо думать, что меня привела сюда жадность.
– В самом деле? Тогда чего ты хочешь?
Разве это не очевидно? Разве любая женщина, у которой есть хоть капля порядочности, не поступила бы так же? Или Ханна была просто сверхчувствительна к теме отцовства из-за того, как сложилась жизнь ее семьи? Она посмотрела ему в глаза, но их взгляд оставался холодным и острым. Как кинжал, который она внезапно заметила на его поясе.
