Генрих всеми силами пытался не дать этой новости распространиться. Он поместил Анну в Виндзор, где она должна была спокойно ожидать рождения ребенка, а сам отправился якобы на охоту, но в действительности на срочное совещание. Втайне от королевы он собрал своих советников и теологов в небольшом местечке неподалеку от дворца, где, руководимые им, «они принялись разрабатывать план», как уберечь короля от беды.
Торопя их, присматривая за женой, выезжая по возможности на охоту, Генрих тем временем получал сообщения от своих посланников во Фландрии. Радоваться было нечему: слухи распространялись самые немыслимые. Говорили, будто Генрих стал жертвой «дьявольских козней», что он лижет жене пятки денно и нощно, в то время как народ смеется над ним, а вассалы вовсе вышли из повиновения. Согласно тем же слухам, ребенок у Анны родился то ли мертвым, то ли уродом. Сплетни множились, особенно в той части, в какой они представляли Генриха безгласным рабом собственной жены. На самом деле все обстояло совершенно не так.
«Король, — доносил один испанский дипломат, находившийся при английском дворе, — ухаживает за другой дамой, в которую, судя по всему, влюбился по-настоящему». Что это за дама, он не упоминает, но по сути сообщение было верным, как и то, что придворные всячески поощряли этот роман, мстительно стараясь вбить клин между королем и королевой.
По правде говоря, Анна заслужила всеобщее недовольство и плохо скрываемую ненависть при дворе — от итальянского посла, которого она оскорбила публично, до гофмейстера Гилфорда, с которым обращалась так, что он даже подавал прошение об отставке. Имя ее врагам было легион: офицеры дворцовой стражи — их Анна грозила прогнать со службы; женщины, к которым, по ее подозрениям, король вожделеет; даже дальние родственники — якобы сторонники Екатерины. Ну а родственники близкие и вовсе затаили против нее злобу. Отец всячески старался оттянуть ее свадьбу с королем, а дядя, герцог Норфолк, высказывал опасения (так, во всяком случае, утверждали свидетели), что она, Анна, «станет причиной гибели всего рода». (Тем не менее семейная честь для Норфолка была превыше всего, и когда Чарльз Брэндон, герцог Суффолк, вместе с женой оскорбили Анну, он в сопровождении двадцати своих людей напал на главного его приспешника, в результате чего произошла кровавая потасовка.)
Так что теперь, когда сам муж изменил Анне, эти враги находили особую радость в ее унижении и делали все возможное, чтобы еще больше отдалить ее от короля. Анна была ревнива и «в разговорах с Генрихом употребляла слова, которые были ему весьма неприятны». Если раньше ее вспышки задевали короля, приводили в смущение и он обращался за подмогой к ее родственникам, то теперь начал платить ей той же монетой, утверждая, что «она должна закрывать на все глаза и терпеть, как другие, те, что лучше ее, не забывая при этом, что он в любой момент может швырнуть ее вниз, как в свое время возвысил». Такого рода суровая отповедь стала, должно быть, для Анны большим ударом. Дело было не только в том, что, как жена, она утратила те рычаги воздействия на короля, которыми пользовалась в качестве любовницы, — в словах Генриха прозвучал грозный намек. Одной-единственной фразой он низвел ее с пьедестала возлюбленной, малейшие прихоти коей выполняются немедленно, до положения жалко униженной супруги, то есть до незавидного положения Екатерины; более того, дал понять, что достаточно простого его каприза — и не будет и этого.
