Потом они шли, обнявшись, через весь город и изливали друг другу души. И
пели бог весть кем и для чего сочиненную песню.
На перекрестке улицы имени товарища Сусликова и проспекта Клары Цыцкин
их остановил милиционер. Проверив документы, он сказал им, что идут они совсем
не в ту сторону. А в какую надо, он сам не знает, так как недавно окончил школу и
еще не привык. Захватив с собой постового, они вернулись в станционный буфет,
который к тому времени уже закрылся, достали за двойную цену у швейцара
поллитровку и раздавили ее из горла прямо в скверике перед вокзалом. Очнулся
Командировочный под утро на незнакомом пустыре. Его трясло от холода и
перепоя. Ни денег, ни документов, ни чемодана. Даже часы сняли, сволочи. И
конечно же никакого Встречающего. Первая мысль, мелькнувшая в его
пробуждающемся сознании, была мысль о том, что опять о его приключениях
напишут на работу и опять будут неприятности. Он полез в «загашник», где у него
было кое-что припрятано от жены и на всякий случай. Живем, братцы, еще не все
потеряно!
И он побрел на поиски какой-нибудь забегаловки, твердя сквозь слезы обиды
прекрасные строки из «Евангелия»:
Напрасно на нас, словно зверь, ополчилося
Наше прекрасное трезвое общество.
Полвека промчалось. А что получилося?
С чего оно начало, там же и топчется.
Нас крыли в комиссиях. Били в милиции.
С трибуны высокой грозили правители.
А мы устояли, не сдали позиции.
Мы клали с прибором на их вытрезвители.
Чтоб строить грядущее им не мешали мы,
Рефлексы по Павлову выправить тщилися.
И все ж по звонку перегаром дышали мы,
А не слюною, не зря ж мы училися.
Уколы кололи. Пугали психичками.
Даже пытались ввести облучения.
И само собой, нас до одури пичкали
Прекрасными сказками Маркса учения.
Но пусть эта муть хоть столетие тянется.
Нас не согнуть никакой тягомотиной.
Друзья алкаши! Собутыльники! Пьяницы!
Зарю человечества встретим блевотиной!
Иначе строители нового рьяные
Во имя прогресса совсем перебесятся.
И трезвые даже, не то что мы, пьяные,
Завоют с тоски и от скуки повесятся.
