Все эти мысли, все эти чувства были для профессора так новы, что охватившая его растерянность все больше и больше увеличивалась — растерянность и какая-то тяжелая беспомощность. А рядом с ним сидел Алексей Петрович, спокойный, уверенный в себе и в своих цифрах и не обращал решительно никакого внимания ни на что. То, что он нащупал среди родных лесов, была настоящая Калифорния и в голове его роились проекты один другого смелее, один другого грандиознее…
И зашептал по лесу тихий и спорый — «грибной» — дождь…
Затихший-было под дождем лес пробуждался. Снова защебетали птицы, сладко потягивались звери после дремы — во время дождя так хорошо спится, — и лешие вышли погреться на солнышке…
Не надо думать, что леший в русской земле один, — леших очень много. В каждом лесу свой леший, а в больших лесах, как Ужвинская дача, живет и по нескольку леших. И все они один на другого не похожи. В молодом, веселом перелеске, например, что под Журавлиным Долом, где пахнет всегда солнышком и белой любкой, и леший небольшой и веселый, со смышлеными и задорными, как у молодого щенка, глазами; в сумрачных оврагах вкруг Гремячего Ключа живет леший старый, с седой бородой и, должно быть, от старости печальный и глаза его, большие, круглые, неподвижные, всезнающие, наводят на душу жуть; и совсем опять другой леший от Семи Стожков, с монастырской пожни, где открытые, солнечные елани сменяются красивыми островами деревьев — душистая черемуха, развесистые вязы, дубы коренастые, белая березонька, и шиповник, и калина, и дикая смородина, и вьющийся хмель… — и где по весне ведут свои любовные карусели лесные отшельники, вальдшнепы: этот леший радостно-ясен и, наверное, если не пишет стихов, то непременно играет на свирели…
И пошел по лесной пустыне ветер, ровный и сильный, и сверкали алмазами дождевые капли, падая с деревьев, и колыхались зеленые вершины, как волны, и шумели, и звенели, и в то время, как лешие постарше, постепеннее, развалившись где-нибудь на солнышке, с наслаждением почесывались, лешие помоложе забирались на вершины и качал их там ветер точно на качелях: это самое большое для леших удовольствие, самая любимая их игра качаться так в солнечной вышине, и смотреть дикими глазами в синие дали, и фантазировать о чем придется…
А на заплетенной вьюнком терраске домика лесничего сидел в стареньком кресле Иван Степанович и, глядя на поющую, звенящую, волнующуюся, как море, милую его сердцу лесную пустыню, говорил задумчиво прижавшемуся к нему внуку:
