Вверху, в небе, и внизу, в глубине совершенно затихшего озера, рдели и таяли золотистые, перистые облачка — казалось, то летали над землей и не могли улететь, не могли достаточно налюбоваться ею божьи ангелы. И встали над безбрежными синими лесами, торжественно сияя, огромные, золотые столпы заходящего солнца и все чаще и чаще бултыхалась в воде крупная рыба, и шли по озеру от нее красивые круги к берегам, то огненно-золотые, то ярко-красные, то нежно-голубые… И нарядная песня осторожного дрозда, усевшегося на самой верхушке заоблачной ели, звонко отдавалась в лесной чаще…
Острые уколы в ногу, в спину, в шею и в лоб разом… Профессор не на шутку рассердился и березовой веточкой своей произвел в серой звенящей туче над его головой невообразимые опустошения. Но бойцы тотчас же сомкнулись и, послав один отряд бить по ногам в полосатых носках, другой — в спину, прикрытую желтоватой чесучой, главными силами взялись за эту волосатую, злую голову. Десятки, сотни тонких жал кололи его всюду. Бойцы, придя в невероятное озлобление, не жалели себя, гибли под ударами березовой веточки сотнями, но — силы их все прибывали и прибывали. Все тело профессора горело, как в огне. Душу охватывало раздражение тем более тяжелое, что бессильное совершенно.
— Ах, черт вас совсем возьми… Ах, черт… Нет, это что-то совершенно невозможное… Ах, черт!..
Над почерневшими вершинами зажглась уже серебряная лампада вечерней звезды. На том берегу, в сиреневом сумраке вспыхнул яркой звездой одинокий огонек — то Липатка Безродный, полу-рыбак, полу-нищий, оборванный, серый, как дух какой лесной, пришел половить рыбки. И много было в этом одиноком огоньке среди лесной пустыни какой-то кроткой и сладкой, берущей за душу грусти-тоски… И накидал на огонь Липатка сырых веток для дыму, от комаров, и пробежала от огня золотая дорожка по озеру и в тихое небо поднялся сизый столбик дыма: точно приносил там безродный нищий какую-то жертву богам лесной пустыни….
Но профессор не видел уже ни серебряных звезд, ни кроткого одинокого огонька, ничего — весь в огне раздражения, окруженный необъятной тучей комаров, он быстро выбирался с берега к лесной дороге, яростно отбиваясь березовыми ветками направо и налево. Но лесная пустыня и прекрасное озеро это слало на него полки за полками и тысячи острых жал под торжествующие звуки трубачей гнали его лесом все дальше и дальше, прочь, с его широкополой панамой, с его полосатыми носками, с его чесучовым пиджаком. Он задыхался в этих серых, звенящих тучах, он не знал, куда деться, он прямо робел…
