— Пожалуйте… Откушайте-ка вот с дорожки… — с ласковой улыбкой кланялся Кузьма Иванович. — Милости просим…
Гости сели за стол, не помолившись, и лицо Кузьмы Ивановича на минуту приняло-было обиженное выражение, но он справился с собой и снова заулыбался.
Алексей Петрович сразу приступил к делу: обеспечен ли здесь народ землей? Какие есть сторонние заработки? На какое количество местных рабочих могло бы рассчитывать крупное предприятие? Какая тут поденная плата? Чьи больше леса в округе?.. Кузьма Иванович отвечал очень осторожно, стараясь угадать, к чему все это клонится, и опасаясь, как бы неосторожным словом каким не причинить себе убытку. Узнав окончательно, что предстоит тут очень большое дело, он оживился: всегда за большим кораблем можно увязаться и маленькой лодочке.
— Так вы, как я понимаю, сами изволите тут заводское дело начинать? — любезно осведомился он.
— Сперва надо все выяснить… — отвечал Алексей Петрович, проглядывая еще раз сделанные им в записной книжке пометки. — Выгодно будет — начнем…
— Так в случае чего позвольте предложить вам свои услуги… — сказал Кузьма Иванович. — А то где же вам при вашем нежном воспитании со здешним народом возжаться? Наш народ лесной, неотесанный…
Профессор, надышавшись лесным воздухом, находился в самом чудесном расположении духа. Он словно даже пьян немножко был. В раскрытое окно ярко и весело светило летнее солнышко. Где-то кричала детвора. На старых березах шумели молодые скворцы. Одно только мешало: этот вот тяжелый дух от свинины.
— Таня, ах, Господи Боже мой… А что же молочка-то?
— Господи, вот дела-то! И забыла, право слово, забыла… Феклиста, давай молоко топленое попроворнее…
И, взяв у старухи кринку молока с чудеснейшей розовой пенкой, Кузьма Иванович осторожно поставил ее на стол: кушайте, гости дорогие! Свинина нестерпимо воняла и профессора мутило. И вдруг он решился:
— Может быть, лучше было бы… гм., мясо это убрать? — сказал он. — Алексей Петрович как я вижу, его не ест, а я — вегетарианец… — вдруг совершенно неожиданно, пьяный солнцем, выпалил он.
— Вагетарианцы? — с недоумением поднял брови Кузьма Иванович. — Это что же такое?
— Мяса я не ем никакого… — уже стыдясь своего вранья, сказал профессор.
— Это что же, по обещанию или, может, по болезни какой?
— Нет, не по болезни… — отвечал с усилием профессор мешая желтой, облезлой ложечкой чай. — А так… из гуманитарных соображений… ну, из жалости, что ли… Для чего же убивать живое существо, когда можно обойтись и без этого?
