— Aoh! — расцвела Мэри Блэнч и сказала старику, что это American soug и что это very nice of him.
И она пожелала чокнуться с Петром Ивановичем и Стегневной. Первое напряжение и неловкость стали проходить и за столом стало оживленнее.
— А ты писал, докторша она у тебя? — громко говорил Петр Иванович сыну. — Что же, практикует вольно или на службе где состоит?
— Нет, она доктор права… — устало отозвался сын, которого утомлял шум граммофона чрезвычайно. — Ну, вроде адвоката, что ли… В газетах она пишет, книги составляет…
— Ого! — почтительно удивился Петр Иванович. — И хорошо зарабатывает?
— Ничего…
— Это вот дело! Это вот я понимаю… Не то, что наши рохли… Сударыня, ваше здоровье! — почтительно поднял он свою рюмку к невестке. — Всяких успехов вам! Ну, а только вот на счет наследника мне, брат, как хочешь, а хлопочи… — обратился он к сыну. — Читал я в газетах, что у вас там это вроде как отменено, ну, только на это моего согласия нету: внука мне подавай обязательно…
Между тем свечерело. Гости заметно притомились. От дома старосты слышался непрерывный галдеж и взрывы хохота — обличитель Гришак вступил в отправление своих обязанностей и чистил всех, а в особенности богатеев, и в хвост, и в гриву. Иногда слышалось громкое, нестройное ура. Мэри Блэнч выразила желание посмотреть веселье русских peasants, празднующих возвращение своего countryman, но Стегневна решительно воспротивилась.
— Ну, что это ты? К чему пристало? — недовольно говорила она. — Мужик он мужик и есть. Нажрался, чай, водки-то на даровщинку, ругается да блюет, как свинья, только всех и делов. Нет, нет, куды там идти! А вы вот лучше с папашей еще немножко посидите, а я пойду с Марфой постелю вам приготовлю: надо дать вам с дороги покой…
— Это я не прочь… — сказал сын, которого утомила не столько дорога, сколько угощение и тяжелое напряжение беседы со стариками. — Мы сейчас пойдем к себе… — сказал он жене по-английски.
— All right!
— Ну, а в Москве-то были, чай, свозил ты ее в Эрмитаж? — сказал Петр Иванович.
— Как же, два раза ужинали…
— Ну, что? Потрафили? — озабоченно спросил Петр Иванович, который и издали строго следил за порядками Эрмитажа. — Не оконфузили себя перед женушкой-то твоей?
— Нет, все было прекрасно… — отвечал сын и со своей слабой улыбкой сказал что-то жене.
— Yes, yes!.. — закивала она головой свекру. — It was splendid! Capital!..
— Ваше здоровье, сударыня! — удовлетворенный, поднял свою рюмку с душистой мадерой Петр Иванович. — Очень рад слышать ваше одобрение, очень рад…
