Он разрумянился и похорошел. Сергей Иванович с удовольствием слушал: в нем совсем не было этой способности так ощущать, так выражать скрытую красоту жизни и поэтому это свойство своего друга он особенно ценил. Ксения Федоровна задумчиво чертила кончиком зонта по влажному песку и никак не хотела себе сознаться, что эти красивые и для нее во всяком случае новые маленькие откровения трогают ее, и иногда вскидывала на Андрее мягко-насмешливый взгляд.
— Да… — вздохнула она легонько. — Дети любят погремушки…
— И ничто не дает мне уверенности в лучшей доле человека как именно слова… — тише заключил тот. — Психологический закон, верно выраженный в словах «от полноты сердца глаголят уста», непреложен и, если теперь мы слышим слова: свобода, равенство, братство, которых раньше — тысячи лет назад — не было, то я знаю, что в душе человека забили новые ключи, которых раньше тоже не было. И, может быть, придет время, когда ключи эти, слившись, потекут широкой и могучей рекой обновленного человечества в новую, прекрасную жизнь и новое человечество это, забыв всех своих старых, немножко исключительных богов, падши поклонится Богу Единому, Отцу всего сущего…
— Любовь вот бог бессмертный, которому покорно все живое… — низким голосом проговорила тихо Ксения Федоровна и вдруг воскликнула живо: — Ай, смотрите! Точно рука… Что это такое?
Андрей торопливо наклонился к продолговатому камню, с которого она концом зонтика машинально счищала зеленый мох. В самом деле, на камне было ясно видно грубое, плоское изображение человеческой руки. В одну минуту нетерпеливые руки молодежи очистили от моха весь камень, — это было изображение человека, державшего в правой руке пучок яро извивающихся молний. И так как на плоском лице его не было никакого человеческого выражения, то и казалось оно исполненным какого-то неземного спокойствия, силы и даже величия…
— Это удивительно… Это поразительно… — говорил Андрей, точно соображая. — Это, по всей видимости, тот самый Перун, которого первые проповедники из Киева сбросили оттуда, с обрыва, в реку. Она обмелела, отступила от берега и вот древлий бог воскрес!
— Оставить его тут было бы жалко… — сказал Сергей Иванович. — Кто-нибудь возьмет да нарочно его в омут опять и свалит. А то так «на смех» изуродуют…
— Нет, тут, конечно, оставить его нельзя… — сказал Андрей. — Пока мы перевезем к себе на усадьбу, а потом в Москву, в исторический музей… Это очень интересная археологическая находка и честь ее принадлежит вам…
