— Все один, все один!.. — раздался над ним мелодичный, немножко насмешливый голос. — Упиваетесь мечтами?
Он так и затрепетал весь: пред ним златокудрая, стройная, нежная, почти такая, какою он видел в грезах своих желанную, ожидающую его в пустыне, под ликующие звуки колоколов, стояла в мягком сиянии утра Ксения Федоровна, жена его приемного отца. Она с улыбкой осмотрела его помятую, вышитую по воротнику косоворотку и влажные сапоги, к которым пристали былинки и лепестки цветов, — по обыкновению пробродил, вероятно, все утро…
— Ну, не смотрите же так на меня! — проговорила она с улыбкой. — Разве вы хотите сесть меня? И скажите: почему вы всегда смотрите исподлобья и почти никогда не улыбаетесь?
— Не замечал… Не знаю… — как всегда, смутившись, отвечал он.
— Всегда исподлобья… Иногда мне даже страшно делается…
И она засмеялась своим серебристым смехом.
— Ну, идемте чай пить… А то дедушке одному скучно…
Дедушкой она звала своего мужа и это было всегда неприятно Андрею почему-то…
Он встал и стрельчатыми аллеями, полными трепетания теплых солнечных зайчиков, молча пошел за Ксенией Федоровной. И сердце его тревожно билось… А она шла впереди, что-то напевая, и, по-видимому, не обращала на него ни малейшего внимания.
Андрей знал ее еще девушкой, когда она была учительницей в селе Егорьевском, неподалеку. И тогда, при первой встрече его с ней — тогда совсем не была она так хороша, как теперь — забилось его сердце сладким волнением. Но было в ней что-то такое, что пугало его и тогда, и теперь. Иногда казалась она ему похожей на чутко дремлющую кошку с этим ее стройным, гибким телом и точно зелеными, хищно мерцающими иногда глазами. И всегда издевалась она над всем «идеальным», как говорила она. И тогда около нее чрезвычайно увивался один из молодых соседей, кирасир-корнет князь Судогодский… Андрей всегда робел с женщинами, боязливо сторонился их и он отошел от нее, а когда в прошлом году вернулся он на лето в «Угор», он нашел Ксению Федоровну уже хозяйкой старой усадьбы и Лев Аполлонович, приемный отец его, смущенно шутя, просил его дружно жить с молодой хозяйкой, которая, надеялся он, тоже не будет обижать его приемного сына. И все были точно смущены… В то лето он не долго пробыл в «Угоре» и уехал со своим учителем и другом профессором Максимом Максимовичем Сорокопутовым на крайний север, куда его тянуло безлюдье и старина, седые легенды и былины, и эти удивительные, многоглавые старинные церковки, доживавшие свои последние годы над светлой гладью вод, среди угрюмых лесов и болот, уехал, унося в сердце, в самых отдаленных тайниках его, златокудрый образ с томно зелеными глазами…
