Я узнал, что Танги Дюшателю, несмотря на недавно пожалованный титул прево, не разрешили обосноваться в Шатле. В общем, его старались задвинуть подальше. В конце концов я отыскал его в одном из закоулков Лувра. Он вел прием под низкими сводами – в сырой крипте, где стены со стороны реки были покрыты налетом селитры. Он отнесся ко мне пренебрежительно, и я понял, что мое назначение на Монетный двор было ему навязано королем. Он спросил, разбираюсь ли я в этом деле. Я заявил, что несколько лет занимался чеканкой монет в Бурже. Он, похоже, не знал о моих трениях с законом. Он продиктовал секретарю письмо, удостоверявшее мое новое назначение, и вручил документ мне.
Снабженный этой аккредитацией, я пешком добрался до Монетного двора. Он располагался в глубине двора и состоял из анфилады четырех почти пустых залов. Дезертиры не только унесли с собой все отчеканенные монеты, оставив распахнутые сундуки, но и забрали инструменты, разбив при этом литейные формы.
Старик-ремесленник, слишком дряхлый, чтобы спасаться бегством, сидел в углу и жевал орехи. Я обратил внимание, что его исхудавшее лицо испещрено следами ядовитых испарений. Он пояснил, что работы здесь было мало, Англичанин предпочитал чеканить монеты в Руане, а герцог Бургундский – в Дижоне. Качество выпускавшихся в Париже монет было посредственным, а в конце у них шел сплошной биллон[13]. Но годилось и это, ведь в любом случае торговать было нечем. Я вернулся на постоялый двор в подавленном настроении. Приближались холода, но, несмотря на мои щедрые посулы, владелец не смог отыскать сухих дров. Огонь, горевший в единственном работающем камине, давал много дыма и практически не обогревал комнату.
На следующий день я отправился в Лувр в надежде попасть к королю. Благодаря официальному письму я был допущен в покои, где толпились придворные. Не встретив там ни одного знакомого лица, я бесцельно переходил от одной группы к другой. Но во дворце, по крайней мере, было тепло, и я выжидал, пока мои посиневшие на ледяном ветру руки снова обретут обычный оттенок. Я остановился возле окна, дыша на стиснутые ладони, и в этот момент ко мне подошел человек. Он был высокого роста, довольно молод. Держался чуть выпятив грудь, как будто мерил вас взглядом. В остальном был вполне любезен и прост – как те, кому довелось воевать. Он прослышал, что мне поручили чеканку монет и что я связан с торговлей. Он явно нуждался в деньгах и рассчитывал на меня, чтобы бесплатно разжиться вещами или услугами. О подобной практике я слышал еще в детстве, и она до сих пор была в ходу, хотя встречалась гораздо реже. В настоящее время я в любом случае был не в состоянии чем-либо ему помочь. Напротив, это он мог оказаться мне полезным. Я расспросил его о дворе, о политическом положении в столице и о последствиях войны. Он объяснил, что англичане отошли недалеко, они атаковали Сен-Жермен-ан-Лэ, так что сражения еще предстоят. Столице этот молодой человек вынес суровый приговор, похоже не испытывая жалости, которой, как мне казалось, заслуживал этот измученный город.
