.
Здесь достаточно, по-видимому, выявить саму проблему. Это показывает, сколь неадекватно и в этом случае примитивное, абсолютное противопоставление двух полюсов, не оставляющее места для ясного определения многообразных ситуаций развития, возможных между фиктивными абсолютами «рационального» и «иррационального». Очевидно, чтобы верно оценить факты, нужны значительно более тонкие и дифференцированные понятия, которыми мы не располагаем.
Свой специфический характер придворная «рациональность», если только мы можем назвать ее так, получила особым образом. Это произошло не вследствие старания приобрести знание и контроль над отношениями в природе без учета человеческого фактора, как в случае научной рациональности. Точно так же причиной не было и расчетливое планирование стратегии собственного поведения в конкурентной борьбе за возможности экономические и потестарные, как в случае с буржуазной рациональностью. Придворная рациональность формировалась, как мы видели, в первую очередь благодаря расчетливому планированию собственной стратегии в перспективе приобретения или убытка возможностей обретения статуса и престижа — под давлением непрерывной конкуренции за возможности власти этого рода.
Конкуренцию за получение большего статуса и престижа можно наблюдать во многих фигурациях; возможно, она встречается во всех обществах. То, что мы наблюдаем здесь, в придворном обществе, имеет в этом смысле парадигматический характер. Это привлекает наше внимание к общности, которая втягивает составляющих ее людей в особенно интенсивную и специфическую конкурентную борьбу за возможности власти статусного и престижного типа.
Встречаясь с подобными феноменами, часто довольствуются их индивидуально-психологическим объяснением, указывая, скажем, на особенно сильное «стремление к собственной значимости» у конкретных людей. Но объяснения такого типа недостаточны в данном случае по самой их природе. В их основании лежит предположение, что именно в этом обществе случайным образом встретилось довольно много индивидов, которые были от природы наделены исключительно сильным стремлением к собственной значимости или какими-нибудь другими индивидуальными свойствами, проявившимися в специфическом характере придворной конкуренции за статус и престиж. Это представляет собою одну из множества попыток объяснить нечто необъясненное через нечто необъяснимое.
На более твердую почву мы вступаем, если исходим не из множества отдельных индивидов, а из общности, которую эти индивиды составляют вместе. Имея ее в виду, нетрудно понять особую взвешенность линии поведения, точный расчет жестов, постоянную нюансировку в словах — иными словами, специфическую форму рациональности, ставшую для членов этого общества второй натурой, которой они умели пользоваться изящно и без труда. В самом деле, эта форма рациональности, как и специфический контроль за аффектами, требовавшийся для такого изящества, были незаменимы как инструменты в постоянной конкуренции за статус и престиж в придворном обществе.
