Она остановилась за креслом свежеизбранного Чтеца и указала на аккуратно сложенную стопочку бюллетеней:
— Дайте их мне.
Епископ взял их трясущимися руками, тощими, костистыми, покрытыми старческими пятнами, выронил бумаги, заскреб по столу, пытаясь собрать.
— Обман — и благословение, и грех, — забрав бумаги, процитировала Рива пятую книгу, Книгу Разума.
Пятая книга уже стала у нее любимой. Рива медленно пошла к нише в стене.
— Отец открывает нам много дорог, и все они извилисты. На каждом повороте возлюбленные Его должны выбирать. Расходятся пути их, влекомых голодом либо войной, любовью либо предательством. Идти по путям жизни без обмана невозможно.
Рива остановилась перед нишей, поднесла листки к пламени свечи. Когда пламя пожирало лист до половины, Рива швыряла его на пол. Там бумага догорала, рассыпалась черным пеплом.
Епископы глядели на нее с возмущением и ужасом.
— Отец прощает ложь, сказанную из доброты либо ради великой цели, — произнесла Рива.
Теперь улыбка исчезла с ее губ. Ну, давайте, протестуйте! Хоть один отважится? Но все смотрели и молчали. Трусливые лживые овцы! А ведь они сотрудничали с убийцами, сошлись с прислужником врага, опустошившего землю и уведшего людей в рабство.
«Если бы я пожелала, народ развесил бы вас по башням собора, — подумала Рива. — Я заслужила их любовь, пока вы прятались здесь и молились о чудесах, которые так и не явились. А я заслужила любовь мечом и стрелой».
Одно слово Арентесу — и дело сделано. Епископов выволокли бы наружу, прилюдно зачитали бы обвинения, Рива несколькими умелыми — и правдивыми — фразами разожгла бы ярость толпы. Все жители Алльтора теперь стали убийцами, разве что кроме детей. Но и дети привыкли видеть смерть. Никто бы не возмутился, не сказал бы и слова против своей правительницы. Рива исполнила бы мечту, которой ее заразил священник: сотворила бы новую церковь. Такую, какой ее видел отец.
«Безумный отец», — уточнила она про себя. Эта мысль изгнала гнев, заменила его усталостью и пониманием. Кумбраэль потерял многое. Его церковь существовала долгие века. Ни к чему наносить новые раны. Пусть исцелятся старые.
Спящий древний старик встрепенулся, засопел, обвел всех диким мутным взглядом.
— Обед! — потребовал он и стукнул посохом по столу.
Рива подошла к старцу, улыбнулась ему, раздраженному и негодующему:
— Мой добрый епископ, как ваше имя?
Он горделиво выпрямился:
— Я святой епископ, э-э… — Он запнулся, сгорбился, облизал губы. — Я — епископ…
