— И она девяносто два фрица ухлопала?
— Да. Девяносто два. Офицеров штук двадцать. Одного, говорит, не то майора, не то подполковника. С крестом, старого такого. Грузного. В грудь ему пустила, а он будто пьяный — улыбнулся и сел. Сидит и улыбается. А потом повалился.
— А вернулась в сорок пятом?
— Да.
Георгий выпил, закусил опятами.
— Я вот, тёть Кать, до сих пор жалею, что не видел, как вот она там с наградами в кителе. Ну она ведь на День Победы надевала?
— Надевала. А ты правда не видел?
— Ни разу!
— И наград не видел?
— Только на похоронах. Несли когда. А так — нет.
Екатерина Борисовна встала, пошла в комнату:
— Идём покажу.
Георгий проглотил опёнок, двинулся за ней.
Екатерина Борисовна открыла старый платяной шкаф, сдвинула в сторону висящие на плечиках платья и пальто, вынула обёрнутый марлей китель:
— Держи.
Георгий принял вешалку, Екатерина Борисовна сняла марлю.
Китель был увешан медалями. На правой стороне лепились два ордена.
Георгий присвистнул:
— Здорово.
Екатерина Борисовна поправила завернувшийся борт и отошла, сложив руки на животе:
— Вот, Жора. Китель Наташин.
Георгий рассматривал медали. Пахнущий нафталином китель качался у него в руках:
— За Победу… За Берлин… а это… Варшава… а ордена. Ух ты!.. Красной Звезды и Красного Знамени. Здорово.
Он потрогал китель:
— И что, она капитаном вернулась?
— Капитаном. Чуть майора не дали.
— А ушла?
— Лейтенантом, кажется. Сразу после училища.
Екатерина Борисовна взяла у него китель, поднесла к окну.
Георгий провёл ладонью по линялой спине и задержал руку.
— А это что?.. Внутри там что-то…
— Аааа… — она улыбнулась, сунула руку за отворот, — это норма Серёжина…
Она осторожно вынула из внутреннего кармана кителя грубый бумажный пакет, передала Георгию.
На пакете было оттиснуто красным:
Пакет был надорван. Георгий заглянул внутрь:
— Норма… надо же…
Екатерина Борисовна вздохнула:
— Да. Это в сорок третьем. Когда убили его под Сталинградом, то есть не убили, ну, ранили тяжело, а в госпитале он и умер. А друг его, Иванютин, и передал Наташе. Они ведь с ней перед самой войной расписались. А норму он Наташе передал, Иванютин. Ещё карточки остались, письма. И норма. Вот…
Она положила китель на диван и стала укутывать марлей.
— А можно норму посмотреть, тёть Кать? — Георгий вертел в руках пакет.
— Смотри, чего там…
Он вытряхнул норму на ладонь. Она была чёрная и твёрдая.
— Да… во какая…
— Не то что теперь, правда?
— Конечно.
Теперь и пакетик аккуратненький, жаль выкидывать, и сама-то свежая, как масло.
