— Пусть даст нам выпить или заткнется. Обманщик он.
Кто-то робко зааплодировал.
— Что такое зло? Мы все это знаем. И отец Фидель тоже. Хватит ему дрожать при виде каждой бабы. Пусть лучше скажет нам, как нужно бороться с португальцами, чтобы, наконец, услышать глас знаменитых этих труб. Пусть объяснит, почему альбинос…
— Снова понес черт-те что, — бросил Амиго. — Свяжите его.
На Ондо навалились, скрутили его и понесли к выходу, а он все кричал:
— Пусть даст нам выпить или заткнется!
Когда восстановилось спокойствие, поднялся Сампайо:
— Альбинос убежал. Наш соба Мулали отблагодарит каждого, кто поможет мне быстро его поймать.
23 час. 56 мин.
Они положили Энрике к огню.
— Сегодня ведь праздник, верно, командир? — прошептал он.
Командир пожал плечами и ласково взял в ладони его правую руку. Левая рука Энрике лежала неподвижно, уже почти омертвевшая. Все знали, больше ничего сделать нельзя.
— Если бы мне сказали, что я умру в тот день, когда люди везде поют и пляшут… — продолжал Энрике.
Он грустно улыбнулся и попытался было встать, но командир силой удержал его, а Луис вытер ему пот со лба тряпицей, испачканной его кровью.
Агостиньо склонился к нему и пощупал пульс. Он еле бился. Никогда еще Агостиньо не приходилось видеть умирающих — он лишь читал о них в книгах, где непременно раздавался нежный шелест крыл улыбающихся толстощеких ангелочков, которые появлялись, гордо неся свиток с надписью: «Погиб за португальскую империю». Впервые ему захотелось совершить что-то значительное, сотворить чудо. Скажем, дотронуться до этого человека, который только что спас ему жизнь, и изгнать из его тела медленно подбирающийся к сердцу яд.
— Я благодарю вас, сеньор, — тихо произнес он.
Энрике его не услышал. Глядя широко раскрытыми глазами на видневшийся сквозь брешь в потолке кусочек неба, он попросил пить; но когда Эдуардо принес ему воды, жизнь уже покинула его.
7 час. 20 мин.
Наконец он решился встать с постели. Еще одна бессонная ночь… И эта комедия вместо мессы, достойным завершением которой было объявление премии за голову альбиноса. И снова — клопы, москиты и крысиный писк. Но больше всего мучений доставляли ему легкие, которые все с большим и большим трудом вбирали в себя воздух. Скоро смерть. Его смерть. Мысль о ней, вновь завладев разумом, не оставит его теперь весь день. Быть может, следующей ночью она даст ему передышку на два-три часа, если он решит, как вчера, шлепать по грязи до полного изнеможения.
