— Вы собираетесь выходить, мсье? — спросила она. — Мы потеем в этой дыре вот уж двадцать с лишним лет, но ни за что на свете носу наружу не высунули бы в такую погоду, — добавила она.
— Спокойной ночи, — пожелал Кабаланго.
От порыва ветра закачалась лампа. Робер поднял голову.
— Не возвращайтесь слишком поздно, — посоветовал он. — И будьте осторожны — наш альбинос сбежал.
Сеялся мелкий дождик. Кабаланго, прежде чем выйти, поднял воротник пальто и торопливо кинул в рот две таблетки гарденала. Скоро настанет облегчение, и ему уже не так трудно будет выносить боль от лезвия, что медленно поворачивается у него меж ребрами, там — в легких.
Хозяйка, хлопнув в ладоши, крикнула: «Оле!» — и ее радостный возглас долго еще преследовал Кабаланго в ночи, непроглядной, как черная тушь.
23 час. 42 мин., в 85 км от Вирьяму.
— Заночуем здесь.
Молния на несколько мгновений осветила печальную, покинутую деревушку. Похожую на кладбище. Они вошли в просторную продолговатую комнату, где валялись сломанные скамьи. Командир и Агостиньо остались в доме, а остальные тотчас принялись за дело. Энрике вскоре вернулся со снопом соломы и бросил ее на землю, а Эдуардо своим мачете принялся рубить деревянную доску. Луис достал из пластикового мешочка коробок и чиркнул спичкой. Густой дым повалил от кучки соломы и тотчас рассеялся, прорезанный длинным языком жаркого, алчного пламени. Наконец они смогли оглядеться. Классная комната. На обрушившейся до половины стене еще висел кусок черной доски.
— В самое время разожгли костер. А то, боюсь, батареи в моем фонарике сели, — сказал командир.
Энрике и Эдуардо положили винтовки на землю и опустились на корточки у огня.
— Мне привязать хозяина Агостиньо, командир? — спросил Луис.
Командир, взглянув на молодого человека, кивком головы предложил ему подойти к огню.
— Нет нужды, Луис. Он никуда не может уйти. Мы и сами-то, по-моему, немного заблудились. Самое лучшее теперь — попробовать добраться к своим через Вирьяму.
Луис разделся и принялся похлопывать себя по груди, чтобы разогнать кровь. Агостиньо робко подошел к огню и опустился на корточки рядом с остальными.
Эдуардо пододвинул ему кирпич, в то время как командир достал из-под рубашки толстую лепешку из просяной муки. Она пахла потом.
— Я не голоден, — сказал Агостиньо.
Командир разломил лепешку пополам, затем одну половину разделил на четыре части, а другую положил к огню.
Они уже принялись было за еду, как вдруг Агостиньо дрожащим голосом спросил командира:
