Снова я бросился искать убежища в уборной, опять пришел полицейский и еще раз матери пришлось выводить меня за руку. А во втором отделении полицейские язвительно приговаривали:
— Вот когда мы зададим основательную порку этому отчаянному мальчишке!
Пришел дядя — не знаю, какой штраф пришлось ему уплатить. Зато мне хорошо запомнилось, что в тот вечер он едва не спустил с меня шкуру, а на другой день запер в ванной и велел строго-настрого целый день не открывать дверь и не давать мне еды.
Желая выказать презрение к постигшему меня несправедливому наказанию, я принялся петь во всю глотку, наполнил ванну водой, с шумом искупался, словом вел себя с показной веселостью — пусть все слышат! — но потом продрог и почувствовал собачий голод. Ну как бы выбраться отсюда? Ступив ногой на водопроводный кран, я стал карабкаться по трубе, уцепился за балку, а по ней мне уж удалось попасть на крышу, расположенную несколько ниже в этом месте, чем над ванной. Босиком, на цыпочках я прокрался по цинковой крыше и появился в окне кухни доньи Фортунаты. При виде меня толстая сеньора всплеснула от испуга руками и воскликнула:
— Дитя мое! Ведь если тебя заметят домашние, то тебе несдобровать!
Я не упустил случая сообщить ей с горестным отчаянием, что дома меня никто не любит и все желают, чтобы я поскорее умер, — ведь меня не только заперли в ванной, но и морят голодом.
— Бедное дитя! Бедное дитя! — простонала добрая сеньора.
А так как дон Герардо днем раньше вернулся из поездки в порт Пунтаренас, то она тут же принесла горсть пасадо[27], спелых бананов, множество мараньонов[28] и пакет с бисквитами; она бросала мне на крышу все сласти, которые я ловко подхватывал на лету.
Покончив с пиршеством и не без умысла собрав в бумажный пакет объедки, я спустился снова по балке и, улучив момент, когда мать вышла из кухни, слез по другой стороне крыши и заглянул на кухню. Там, на плите, прикрытый тарелкой, стоял мой завтрак, приготовленный матерью. Я уже был сыт и, перед тем как вернуться в ванную, нарочно повесил над оставленным завтраком пакет с остатками моего пира: пусть все узнают о съеденных мною вкусных вещах. Не удовлетворившись подобной проделкой, вечером, когда дядя вернулся из конторы, я снова вскарабкался на балку и, пристроившись поудобнее, стал горланить песни.
— Хм!.. — недоверчиво проворчал дядя. — Фиделиа, ты давала поесть этому разбойнику?
— Клянусь тебе, Сакариас, — ответила огорченная мать, — я ничего не давала ему.
