Догорающее покрывало обожгло ей руку, и она отшвырнула его в одну из кружащих теней.
- Сестра,- раздался укоризненный получеловеческий голос, - сестра, зачем ты так с нами?
И другой голос подхватил:
- Разве эта падаль тебе дороже, тебе, госпоже превращений и волшебства?
- Ты нашей крови, дитя, меняющее обличье.
- Чуете эту кровь, братья? Может статься, мы нашли что-то особенное.
- Принцесса в изгнании, наследница в неведенье...
- И с ней сокровище...
- Не будем спешить.
Они уселись вокруг неё, оказавшись всего лишь на голову ниже.
- Вы врёте. Зачем? Чтоб не скучно было ждать, когда погаснет ветка?
- Ветка! Ты посмотри на неё хорошенько. Как ты зажгла её, милая? Дерево сырое и зелёный лист болтается. Плоховато видишь в темноте? А могла бы. Ты и магия - как ручей и вода. Ты не знала, что рождена для свободы, девочка?
Фран строптиво передёрнулась.
- Почему ты называешь меня девочкой?
- Оборотень всегда распознает оборотня. Звери знают, что говорит тело на языке ветра. Ты выглядишь, как мальчик, а пахнешь юной девой, не знавшей мужчин, мало того, - лишь наступающим утром твоя женская природа будет удостоверена красной печатью, обновляющейся с каждой луной. Кровь к крови. Останешься с нами? Мы бы заботились о тебе, благородное дитя.
- Вы чудовища.
- Да. А ты разве нет? Грех себя обманывать. Но воля твоя. Мы уходим. Ты испортила нам праздник Луны, и всё равно нам будет приятно вспоминать о нашей встрече. Она - знак скорых перемен.
И стая сорвалась с места и скрылась в темноте - почти бесшумно.
"Это неправда, - проносилось в голове Фран, - кем бы они меня не считали, я никогда не стану чем-то настолько нечеловечески ужасным, - уж я-то должна знать лучше, - и к сердцу подступала головокружительная слабость,- заглядывая в собственную душу, она не находила ничего, за что можно было ухватиться, в чём быть уверенной наверняка.
Она шла навстречу Хлаю, и на её плечах лежала тяжесть неведомой преступной тайны, а глазам была уже знакома набегающая дымка виноватой уклончивости; с тем большим упрямством она твердила себе, что не верит в свою порочность, в злое безумие своей судьбы.
Рана Хлая оказалась неприятной, но не опасной: длинно и уродливо рассечена кожа на плече, но и только. Он тяжело дышал и вопросительно заглядывал в лицо Фран, когда она пеленала его руку полосой, с треском оторванной от подола своей рубахи.
Незнакомцам пришлось лихо: трое были мертвы, остальные изранены и подавлены произошедшим.
