Охотники за сокровищами | страница 13
– А, ну, помню. Но это же не просто список, Бек. Видишь, написано: «Найти». Мама с папой собирались все это когда-нибудь отыскать.
Бек пожала плечами.
– Наверное, придумывали, откуда им взять денег, чтобы отправить в колледж аж четверых детей.
– Мы ведь вроде бы не хотели ни в какой колледж, – напомнил я ей.
– Говори за себя, – отрезала Бек и, в последний раз равнодушно взглянув на найденный мною странный список, отошла и стала разглядывать стену позади стола. Полстены занимала карта, а вторую половину – фотографии и распечатанные изображения разных произведений искусства – картин, статуй, керамики. Бек больше всего интересовали картины.
– Это Ренуар, – сказала она, показывая на одну из картин. Она все это знает, потому что стоит нам попасть в большой город, как она тут же идет в музей и бродит там до самого отплытия. Она у нас семейный художник все-таки. – Это Мане. А это – Моне.
– Как их различить, напомни, а?
– Если картина написана маленькими мазками – значит, Моне. А если изображены пухленькие парижанки – тогда Мане.
– А, точно.
– Вот это – Дега. Рядом с ним – Сезанн. И Гоген. Вот Пикассо. И Ван Гог – только эта картина давно утеряна.
– Ты что, думаешь, мама с папой собирались все это добыть?
– Ну, тогда им пришлось бы красть из музеев. Ого! Может, они это затем сюда и повесили, – с этими словами Бек постучала по черно-белой фотографии улыбающегося гангстера в старомодной шляпе. Изо рта у гангстера торчала сигара. – Чтобы мы не вздумали охотиться за этими сокровищами.
Рядом с фотографией гангстера висела копия статьи из газеты Chicago Sunday Tribune за 18 октября 1931 года. Заголовок на всю полосу гласил: «Присяжные признали Капоне виновным«.
Пока Бек разглядывала копии знаменитых картин и статуй, я увлекся совсем другим образчиком искусства – комиксом, который папа сунул под стекло рядом со списком «Найти«. Как я догадался, что это папа вырезал картинку из журнала? Да просто он тысячу раз рассказывал мне эту дурацкую шутку: студент показывает профессору в мантии и академической шапочке античную греческую вазу, расписанную изображениями людей и разными сценками, и спрашивает: «Это греческая ваза? А почему такая маленькая?» А профессор отвечает, махнув рукой: «Потому что на греческую зарплату особо не разгуляешься».
Обхохотаться. Смешнее не бывает.
Но последние несколько месяцев папа просто обожал рассказывать эту шутку. Мне. Снова и снова, снова и снова. Прямо какая-то греческая разновидность китайской пытки.
