>Оказалось (кто бы сомневался?) что в ряде ситуаций я имею значительные преимущества перед одноклассниками. Ну и почему бы при всём при этом мне стесняться, «не высовываться»?
>Напрягала и ещё одна вещь. Пока я колебался, высовываться или не высовываться, кто-то другой высовывался вперёд меня и получал то, что хотел получить я. Это, во-первых, претило моему ранговому инстинкту, а во-вторых, в таких случаях я начинал ощущать себя неудачником.
>Я взял себе за правило заявлять о себе, не колеблясь, там, где у меня были какие-то способности. А в тех областях, где способности и преимущество перед другими было очевидно, самому выходить с инициативой собственного участия. Принцип простой: получится — хорошо. Не получится — наберусь опыта.
>Например, в десятом классе на городской олимпиаде по биологии я услышал, что через три недели состоится городская олимпиада по экологии. Такого предмета у нас в школе не было. Но я увлекался естественнонаучными дисциплинами и полагал, что мне стоит поучаствовать. Во-первых, был шанс занять неплохое место, а во-вторых, заколоть школьный день. Я подошёл к завучу и сказал о своём желании. Она вначале засомневалась, что в моём участии есть смысл — ведь в школе такого предмета нет. Но потом согласилась — это делало честь школе. В итоге я призового места не занял — на них были ученики из профильных классов других школ. Но зато вошёл в десятку лучших по городу, что для самоучки было поразительным результатом.
>Надо ли говорить, как подобные вещи укрепляли самооценку?
>95
>Одним словом, пошло то, о чём я писал в предыдущем разделе. >Я> стал высовываться везде, где у меня были способности.
>Ломаем гипертрофированную демократичность
>Как я уже писал, родители старательно вытравливали из меня все лидерские качества, заменяя их установкой на послушание. Одна из них — установка на фальшивое равенство и демократичность.
>Что вообще такое демократия? >Я> знаю только одну форму нормальной демократии. Это военная демократия, которая существовала у древних кельтов, германцев, славян. Все свободные люди — а это были главы своих семейств, высокоранговые мужчины — выбирали между собой руководителя, который осуществлял бы стратегическое и тактическое управление племенем. При этом они признавали его верховенство над собой и соглашались подчиняться ему. Ни о каком равенстве речь не шла. Вождь, конунг не мог быть равен простому воину или землепашцу. Он априори выше него хотя бы потому, что на нём гораздо больше ответственности и больше обязанностей. Соответственно, и больше прав, а также в его руках меры принуждения, которых нет у простого общинника.
