Сколько денег положил себе в карман таким образом Перестеги, Жилле не знает… Он за каждый адрес получал от Перестеги только пятьдесят форинтов.
Сегодня я могу не работать, подумал Норберт Жилле в свой восемьдесят второй день рождения. Сегодня у меня праздник. Пойти, что ли, в кафе «Жербо», откушать чашечку какао со сливками? Или лучше взять бутылку «палинки» и выпить дома?
Но погода была хорошая, сентябрь стоял теплый, солнечный, да и адреса казались ему безопасными — виллы по склонам горы Хармашхатар.
Ладно, сегодня еще поработаю, решил он в конце концов и сел в автобус. Завтра отдохну.
Элегантная вилла, куда он позвонил, стояла в красивом, ухоженном саду. Опираясь на палку, в тапочках и домашнем халате, с террасы спустился древний старик.
Норберт Жилле широко заулыбался и уже хотел начать свою выученную наизусть байку, как вдруг старикан изумленно вскричал:
— Норберт! Норберт Жилле! Вот сюрприз! Недаром у меня с утра чесался левый глаз. Знал, видно, что сегодня я порадуюсь! Да ты проходи, дорогой мой старина. Сейчас позову Амалию. Знаешь, как счастлива она будет!..
— Да-да, — в замешательстве лепетал Жилле, отчаянно пытаясь вспомнить: кто это?
— Нори! Какой приятный визит! Сколько же это мы не виделись? Ты, помнится, служил в артиллерии, а я никогда не изменял авиации!.. Но кто мог тогда предположить, как мы будем летать! Помнишь, бедный Фреди разбился в первом же полете!
— Генрих! — заорал счастливый Норберт. — Генрих Пацауэр! А я прогуливался здесь и вдруг вижу тебя на террасе! Да я представить себе не мог, что это ты! Потому что… потому что…
Надо было побыстрее что-то придумать. Жилле еще раз взглянул на старца.
— …потому что ты так молодо выглядишь, дорогой Генрих! Я просто глазам своим не поверил…
— Девяносто три годка, дорогой дружочек! Девяносто три! А я еще в полном рассудке и физически крепок. Я тут как-то спрашиваю свою Амалию: либлинг[15], ты не хотела бы еще ребеночка? Так представь себе, не хочет… Ха-ха-ха…
Если он спросит, что́ я здесь делаю, не могу же я ему рассказывать про газификацию или что на улице Ястребиной, номер 17, я купил себе участок для внучат… — тревожился Норберт Жилле.
Но ему не понадобилось вообще ничего говорить: Генрих Пацауэр не спрашивал ни о чем, а сам не переставая говорил и говорил.
О том, как, слава богу, хорошо у него идут дела, что тяжелые времена позади, что оба младших брата, Виллибальд и Эрнст, в сорок пятом драпанули на Запад: они же были кадровыми офицерами и не хотели дожидаться, пока их притянут к ответу как военных преступников, вроде бедного Густи
