Моя цель одновременно проста и довольно амбициозна: несмотря на изредка появляющиеся публикации о теориях заговора в России, пока нет ни одной работы, которая доходчиво и концептуально объясняла бы природу этих теорий и способы, которыми их можно научно изучать. В последние годы в зарубежной историографии стало появляться больше работ, связанных с российской культурой заговора, тем не менее в самой России на этот счет до сих пор существует масса предубеждений и присутствует непонимание того, что такое теории заговора[24]. Эта книга – попытка осмыслить эволюцию конспирологического мышления в постсоветское время, основываясь на текстах представителей политической и интеллектуальной элиты России. В то же время это и попытка открыть научную и общественную дискуссию о том, что такое культура заговора в России, и помочь всем нам, интересующимся этим вопросом, отрефлексировать, насколько мы сами погружены в культуру заговора и в какой мере может быть нормальным верить в заговор.
Рассматривать теории заговора в отрыве от политической повестки дня, разумеется, можно. Однако для лучшего понимания того, почему конспирология в качестве объяснения происходящему приемлема для многих россиян, стоит взглянуть на два эпиграфа к этой части книги. Первый – известная цитата Виктора Пелевина об «антирусском заговоре» как производной массовых иллюзий и снятии с себя ответственности за происходящее. Теории заговора часто определяются как способ взаимодействия с реальностью, в которой человек, верящий в заговор, склонен делать это из чувства собственного бессилия[25]. Социальная критика раннепостсоветского общества указывает здесь на традиционное представление о чьей-то ответственности за происходящее, вульгарно описываемое фразой «опять американцы нагадили в подъезде». Популярность этой объяснительной модели с начала 1990-х, гениально отраженная Пелевиным, указывает на одну из форм бытования и популяризации теорий заговора в российском обществе, часто используемую провластными или националистическими авторами.
Второй эпиграф – строчка из песни Оксимирона «Все переплетено». Эта песня – яркое, полное метафор полотно об условно-мифическом месте Горгороде, где вся власть монополизирована криминальным Левиафаном с всесильным и коррумпированным мэром. Писатель-протагонист Макс описывает эту реальность, где все друг с другом связаны через семейные или коррупционные связи, а допустить мысль о том, что даже самый параноидальный сценарий событий может оказаться реальностью, – часть возможных опций. И этот образ не так далек от российской повседневности
