. Обострение отношений с США в связи с гонкой ядерных вооружений и невозможность получить помощь на восстановление разрушенной войной экономики извне вынуждало советские власти изыскивать ресурсы внутри страны, что отражалось на экономическом положении советских граждан
[183]. Официальное противостояние с Западом помогало объяснить, почему советские люди живут так трудно, и способствовало усилению изоляции страны. В первое послевоенное десятилетие возможное вторжение американцев стало чрезвычайно популярной темой для слухов
[184]. В то же время с новой силой стали циркулировать слухи о шпионах, и жертвами этих слухов становились как обычные граждане, так и приближенные к Сталину элиты
[185]. А антиеврейские кампании в последние годы жизни диктатора превратили идею еврейского заговора в чуть ли не официальную советскую политическую доктрину
[186].
Что любопытно, с начала холодной войны и до 1991 г. в Советском Союзе фактически параллельно существовали две культуры заговора. С одной стороны, официальная идеология была основана на шпиономании в связи с развернувшейся идеологической схваткой с США. Разумеется, страхи перед иностранным заговором не были абсолютно необоснованными: обе супердержавы были активно вовлечены в шпионские игры, пропаганду и контрпропаганду. ЦРУ и разведки европейских стран вкладывались в различные программы изучения СССР с целью подрыва режима[187]. И у этой традиционной войны разведок была мощная культурная репрезентация. Финансируемые государством художественные вымыслы о советских шпионах-героях невидимого фронта и иностранных подрывных элементах стали частью позднесоветской популярной культуры. Такие книги, как «ЦРУ против СССР» Николая Яковлева, имевшая несколько переизданий и заказанная спецслужбами, фильмы «Щит и меч» (1968) и «ТАСС уполномочен заявить» (1984), выполненные по заказу Гостелерадио СССР, создали яркие и запоминающиеся образы противостояния с идеологическим врагом, оказавшие влияние на целые поколения советских граждан.
С другой стороны, наряду с официальной культурой заговора существовала альтернативная, распространявшаяся среди русских националистов, которые воспринимали советский режим как оккупационный и нередко разделяли антисемитские и антизападнические взгляды. Как демонстрирует историк Николай Митрохин, русские националисты, хотя зачастую и были настроены по отношению к режиму оппозиционно, пользовались неформальной поддержкой определенных фракций в советском правительстве. Их концепция нации сформировалась именно на образе Запада как опасного «другого», ненавидящего Россию, и в этом они продолжили традицию славянофилов XIX в.
