.
Итак, активное бытование конспирологических теорий в публичной сфере свидетельствует о наличие развитой культуры заговора уже перед революцией 1917 г. Именно страх измены стал ключевым триггером смены режима: популярность конспирологических идей сыграла важную роль в событиях февраля и октября. А затем, по мнению некоторых ученых, эти идеи перекочевали и в следующий исторический период, став значимым способом интерпретации повседневности в советском государстве[171].
Советскую культуру заговора отличал от имперской один простой факт: манихейское деление мира на своих и чужих было органичной частью идеологии большевиков. По сути, это стало частью официальной пропаганды Советского государства и регулярно использовалось в ходе различных политических кампаний для мобилизации населения[172]. Более того, начиная с Гражданской войны ощущение «осажденной крепости», которую стремятся разрушить враги – как внутренние из числа «бывших», так и внешние из капиталистического лагеря, – стало важным фактором внутренней советской политики. Насаждая страх заговора, советские власти пытались создавать не только новый тип общества[173], но даже новые нации[174]. Чрезвычайный комитет и Красная армия боролись против контрреволюции, стремящейся восстановить прежний режим[175]. А в эпоху правления Иосифа Сталина подозрительность и страх заговора проникли уже во все сферы жизни[176]. В представлении властей само естественное создание друзьями, родственниками и знакомыми неформальных связей, чтобы выжить в непростое время социальных перемен, служило доказательством возможности организовать внутрисоветский заговор.
Огромное количество человеческих жертв в годы Гражданской войны, разрушенная экономика, революционные эксперименты по созданию нового общества – все это стало серьезным вызовом как для партийного аппарата, так и для обычных людей. Именно простые граждане испытывали на себе давление ускоренной индустриализации и завышенных требований по выполнению плана. Угроза нацистского вторжения в середине 1930-х только усилила панические настроения в обществе: объяснять естественные производственные поломки чьим-то злым умыслом – вредительством – стало обычным делом. Представление, будто двигатели «сами по себе не ломаются», – яркое свидетельство того, что при Сталине конспирологический способ мышления занял центральное место[177]. В то же время советское руководство считало, что любая попытка ослабить контроль и снизить уровень страха в обществе может привести к тому, что недовольные откажутся подчиняться требованиям государства, а это в непростой геополитической ситуации будет иметь самые тяжелые последствия для режима.
