— О чем вы? — произнес Максимилиан. — Думаете, что барон и есть оборотень?
Волков не ответил, стал думать, Сыч тоже молчал.
— Ну, Фриц, скажи, что ты думаешь? — не отставал Максимилиан.
Фриц вдруг оскалился с противным ехидством, так он скалился, когда что-то сальное сказать собирался:
— Думаю, что барон из этих.
— Из каких, из этих? — спросил юноша.
— Из тех, что не любят бабьи передки, да любят мальчишечьи задки, — сказал Фриц Ламме и засмеялся.
— Чего? — не понял Максимилиан. Сначала не понял. Потом посмотрел на Сыча и сказал. — Да не может быть.
— А ты что, не увидал этого, он едва тебя целовать не стал, — ехидничал Сыч.
— Кавалер! — юноша обернулся к Волкову.
— Всякое случается, — серьезно ответил Волков, ему сейчас было не до того, он думал о том, может ли барон быть оборотнем.
А Сыч все скалился и цеплялся к Максимилиану:
— А ты, Максимилиан, скажи, тебе бабенки-то милы бывают, я что-то не припомню, что бы ты бабенок тискал, хотя возраст у тебя подходящий, может, ты сам такой же, как барон?
Максимилиан покраснел, немного у него было опыта. Самый яркий случай произошел с ним в Ференбурге. Да, две девицы были очень хороши, их он вспоминал, особенно черноглазую, жаль, что они оказались ведьмами и их казнили. А про сумасшедшую Агнес и ее звериные ласки так вспоминать не хотелось. А еще ему нравилась одна женщина сейчас. Он о ней думал и даже мечтал о ней. Но она была много старше его, лет на десять, наверное. А еще она часто украдкой шепталась о чем-то с господином, когда думала, что их никто не видит. Он специально приходил в дом господина рано утром. Женщина спала внизу на лавках, иногда она еще не успевала одеваться, пару раз он видел ее в одной нижней рубахе.
Он садился на лавку к стене и делал вид, что не смотрит на нее, пока она быстро надевала платье. Иной раз он успевал увидеть ее ключицы и большой ворот рубахи, или даже темные пятна сосков или низа живота, что просвечивались через тонкую дорогую ткань.
Надев платье, она быстро и не без труда прятала под чепец свои пышные и непослушные волосы. И если ненароком ловила его взгляд, то едва заметно улыбалась ему. Он для этого и вставал ни свет, ни заря. Мылся и чистил одежду в темноте, причесывался. И все только для того, чтобы увидеть ее в нижней сорочке и улыбку на ее веснушчатом лице.
— Ну, так что, Максимилиан? — не отстаивал от него Сыч. — Есть бабенки, что тебе нравятся? Или ты как этот барон?
— Дурак ты, Сыч, — беззлобно ответил юноша, он больше не собирался говорить с ним на эту тему.
