Потом на свет был извлечен крошечный пестрый жилет с целым рядом пуговиц и коротенькие панталоны того же цвета, что и фрак. И, наконец, паричок, белоснежный, завитой в множество продолговатых локонов.
— Точно так был наряжен маленький Моцарт! Людвиг будет нисколько не хуже! Ни платьем, ни игрой, — звучал хвастливый мужской голос, в то время как женщина безмолвствовала. — Тебе, конечно, не нравится!
Она молча пожала плечами и вздохнула. Супруг возмутился:
— Да, конечно, тебе не нравится. А мне придется выложить целую кучу дукатов, уж поверь мне! Спасибо, портной согласился подождать с оплатой, до концерта. Материал он поставил отличный. Ты только представь себе, как Людвиг выйдет на сцену в зеленом фраке и белом парике! Шестилетний виртуоз! А шпага! Бог мой, совсем забыл! Нужно же еще достать маленькую позолоченную шпагу. У Моцарта была такая. Может быть, мне одолжат в театральной костюмерной?
— Несчастный мальчик! — почти беззвучно произнесла жена Бетховена.
— Несчастный? Хотел бы я знать почему?
— Бегите играть во двор, мальчики, — неожиданно приказала мать. — Каспар, возьми Николая за руку и смотри, чтобы он не ушибся.
Четырехлетнему Каспару не впервые быть нянькой своему братишке. Он быстро вывел его из кухни, и было слышно, с какой осторожностью он сводит малыша по ступенькам.
— Я не хотела говорить при них, — кивнула в сторону двери госпожа Бетховен, — но теперь я тебе скажу, что мне этот концерт не в радость.
— Почему? Может быть, Людвиг не хочет упражняться? Я его образумлю, — погрозил он пальцем.
— С обеда играет, не переставая!
— Только бы опять не барабанил свои нелепые фантазии. Он это любит!
— Людвиг упражняется хорошо. Послушай только!
Оба умолкли. Быстрые и уверенные пассажи, доносившиеся из соседней комнаты, слышались теперь отчетливее. Она продолжала:
— Он не подведет тебя. Но скольких это мучений стоило!
— Глупости! Он обожает музыку с малых лет.
— Это верно. Но все-таки он еще совсем ребенок. Иногда ему хочется побегать во дворе, поиграть в прятки, погонять мяч, а ты с этим не считаешься, прямо приковываешь его к роялю!
— Я делаю это ради его же будущего. Он должен стать великим пианистом!
— Но немного радости ты мог бы ему позволить, — возразила жена. — Признайся, Иоганн, ведь ты печешься не столько о будущем Людвига, сколько о деньгах.
— Может быть, у меня их много?
— Мы не выходим из нужды, это правда, но кто виноват? Твое жалованье, конечно, ничтожно. Что это — двести пятьдесят дукатов в год, с тремя-то детьми! Но ведь мог бы ты заработать еще столько же уроками музыки или пения. И каково бы это было, если бы в самом деле когда-нибудь пришли ученики, а ты в это время сидел бы в корчме? Да еще в таком состоянии, что ноту от ноты не отличишь!
