«Ничтожество», «хулиган», «чучело» — вот были слова, которыми он встретил меня. Напрасно пытался я его успокоить. Он не давал мне вымолвить ни слова, укоряя меня в неблагодарности, лгал мне в глаза, будто мне платят по пятисот дукатов в год. Сколько живу на свете, никогда он не платил мне столько. Я уже думал, что он бросится на меня с кулаками. Наконец я решил кончить все это раз и навсегда.
«Ваше сиятельство, вы недовольны мною, в таком случае я буду просить, чтобы…» Я не успел договорить, что хочу быть уволенным со службы, как он в бешенстве закричал на меня:
«Что?! Ты грозишь мне? Ты, шут! Вон отсюда, с таким ничтожеством мне не о чем разговаривать!»
«Мне с вами тоже!» — сказал я, уже не владея собой.
«Вон, вон, негодяй!» — орал он на меня.
Я вышел. В дверях я обернулся и сказал ему:
«Завтра я подам письменное прошение об увольнении».
И действительно, на другой день я принес это прошение и небольшую сумму денег, выданную мне на обратный проезд. Меня принял граф Арко, надзиравший за дворцовой кухней. Он отказался взять мое прошение и деньги. Он, видите ли, не был уверен, в самом ли деле так сердит архиепископ, или, может быть, сменит гнев на милость.
Итак я ходил туда день за днем целый месяц, пока наконец Арко получил указание «послать этого бродягу к черту». Приказание это было выполнено буквально. Он осыпал меня бранью, которую услышишь разве только в конюшне. Я бросил свое прошение на стол и вышел. Граф ринулся за мной. Он догнал меня на лестнице и неожиданно изо всех сил пнул меня ногой. Я упал и покатился с лестницы, ударившись головой о входную дверь. Не помню, как я очутился на улице, как добрел до дома…
Людвиг широко раскрыл глаза. Невозможно было поверить…
— Маэстро, это так вас — вас, композитора, виртуоза…
Моцарт горестно усмехнулся:
— Да что вы, я обыкновенный человек…
Юному музыканту, оказавшемуся в Вене, чтобы по примеру Моцарта научиться добывать славу и благополучие, было о чем призадуматься. И опять он укорял себя за то, что отнимает время у хорошего человека, ведущего тяжелый бой против нелегкой своей судьбы. Не думал он тогда, что обстоятельства все равно скоро оторвут его от Моцарта.
А пока в нем крепли уважение и любовь к мужественному человеку, первому из музыкантов, кому удалось вырваться из числа придворных служителей и решиться жить как независимому художнику. Какое мужество надо иметь, чтобы отказаться от покровительства знати, грубой и необразованной и все-таки нет-нет да и дающей своим вассалам кусок хлеба. Он решил, что в самом деле попросит Моцарта отложить их занятия.
