— Если бы Нефе мог, он бы защитил меня. Он любит меня… — шептал в забытьи мальчик.
Но Нефе сам висит на волоске. Это известно в городе каждому. Говорят, что он едва ли не первым будет уволен новым архиепископом. Он протестант, и это страшный грех. Что нужно горбатому иноверцу при дворе католического архиепископа?
Нет, на этот раз Людвиг не может обратиться к своему учителю. Безмерно несчастный органист! Ему нужно думать о своей судьбе. У него и своих забот хватает.
И все-таки ранним утром мальчик уже был на пути в церковь, где Нефе играл на органе во время ранней мессы. Людвиг протиснулся в самый дальний и темный угол пропитанного сыростью храма. Он мог бы подняться на хоры, там было его место. Сотни раз он заменял своего учителя во время утренней службы, а бывало, что сидел за органом по целым неделям, когда курфюрст брал с собой Нефе в дальние поездки. Но сегодня, со своим измученным, пожелтевшим лицом, он не отважился подняться туда. До конца службы, пока не умолкли последние звуки мессы, он ждал на сумрачной лестнице.
Холодом веяло от каменных стен, и на душе у него был холод. Охваченный отчаянием, мальчик начал молиться, но вскоре украдкой выскользнул из церкви.
Нет, он не может взвалить на Нефе свое отчаяние! У Нефе семья — жена и две маленькие дочери. Возможно, что завтра они тоже останутся без куска хлеба.
Людвиг шел по улице задумавшись. Может быть, пойти и попросить двух тех стражников? Ну нет, они бы высмеяли его. А может быть, пойти к бургомистру? Однажды он играл в концерте в его доме. Нет, парень, тебя туда не пустят. Большой барин не принимает ничтожных просителей. А может быть, попробовать к самому архиепископу проникнуть? Говорят, у него доброе сердце. Он брат императора Иосифа Второго, а он будто бы способен сжалиться над крестьянином. Но на улице архиепископа не встретишь. Нужно идти во дворец и просить господ ниже рангом, чтобы допустили. А они скажут: «Куда же ты лезешь, юный мавр? Ты хочешь клянчить о снисходительности к своему отцу, этому пьянчужке, певцу без голоса? Такого просителя мы к архиепископу не допустим».
Так размышлял Людвиг и не замечал, сколько улиц уже прошел, сколько раз возвращался на одно и то же место. Он шагал быстро, заложив руки за спину, выставив голову вперед, глядя под ноги.
— Куда это ты, Людвиг, такой озабоченный?
Людвиг ужасно испугался этого голоса.
— Я… я ничего, — заикался он, и его смуглое лицо залилось краской.
— Как так ничего, друг? Не лги! Что-то случилось?
