Так что денек-другой он может еще подождать.
Между ними не было той страстной любви, о которой так мечтал Алекс. Была у него такая способность – любить горячо и страстно, как в кино.
На что была способна Анни – этого она и сама не знала.
Она видела, как люди повсюду любят друг друга, словно это было самое большое и важное, что только может случиться в жизни. Видела не только в кино, но и в реальной жизни, и порой ей казалось, что все вокруг буквально пропитано этим чувством. Она видела перед собой своих братьев и сестер, во всяком случае, некоторых из них, переполняемых чувствами, изголодавшихся, мечтающих жить в водовороте страстей, но ей самой подобная ситуация казалось тягостной и немного неловкой. Запутанной и беспорядочной, липкой и грязной.
Просто у некоторых людей потребность жить вместе выражена гораздо сильнее. Быть может, они даже сам смысл своей жизни видят в том, чтобы разделить ее с другими, словно только это оправдывает их право на существование, которую их собственная коротенькая жизнь оправдать не в силах. Но Анни явно была не из таких.
Она была островом, и ее саму это вполне устраивало.
И вот знаменательный день настал, третье января – дата ее отъезда в Стокгольм. Пентти уже три дня как был в отъезде. У всех и каждого за время его отсутствия успели расслабиться плечи. А еще это был день, когда они собирались поговорить с Сири. Для этого они решили встретиться дома у Хелми, все вместе, кроме Онни и Арто.
Воитто они тоже не стали привлекать, хотя и сделали слабую попытку связаться с ним. (Но именно что слабую). Все знали, что брат сейчас на Кипре, где служит в войсках особого назначения.
Тату, который в последнее время регулярно ночевал в родительском доме, был единственным из сестер и братьев, кто разделял привычку Анни к здоровому сну или, правильнее сказать, пока все остальные гуляли где-то вне дома и решали какие-то свои вопросы, Анни и Тату предпочитали оставаться в родных стенах.
Анни плохо спала по ночам, зато утром подолгу оставалась в постели, выжидая, пока не опустеет дом. После этого она могла спокойно прошмыгнуть на кухню, чтобы сделать себе бутерброд с маслом и приготовить чашку черного кофе, который потом подолгу стоял на столе, отчего становился смольно-черным и густым как патока с тем самым характерным привкусом горелого, который обычно вызывал у нее отвращение, а сейчас казался вполне терпимым, потому что напоминал ей о доме.
В этот день Анни принесла свой завтрак к себе в спальню и вытащила дорожную сумку из-под кровати.
