И окаменела.
Нервно огляделась по сторонам, испугавшись, что кто-нибудь увидит ее здесь, посреди ночи, посреди зимы.
Что-то случилось. На белой керамике унитаза отчетливо выделялись красные разводы, отчего они казались еще более реальными. Ей пришлось смыть за собой, хотя Пентти этого не одобрял: он вообще не понимал, зачем нужно писать в туалете – только зря транжирить воду, но она все-таки спустила воду в унитазе, наплевав, что звук льющейся воды может кого-нибудь разбудить.
Для нее это был вопрос жизни и смерти.
Анни встала. Голова кружилась, в глазах почернело, мерзкий привкус крови во рту. Она не знала, за что ей такое наказание, но чувствовала себя так, словно это действительно было наказание за ее грехи. Их семья не была верующей в отличие от семей братьев Пентти, но, возможно, именно поэтому ей доводилось довольно часто ощущать странное чувство, словно Бог наблюдает за ней, и его руки то оберегают, то, наоборот, отворачиваются от людей.
И теперь он определенно отвернулся от нее.
Не зажигая света, она в панике напялила свою одежду (не разбудив при этом никого из братьев и сестер, которые спали с ней в одной комнате (Хелми, Лаури, Воитто), беззвучно сбежала по лестнице и вылетела наружу, в сумерки февральского рассвета. Натянула ботинки и лыжи, и, даже не подумав прихватить с собой чего-нибудь съестного – все равно у нее не будет времени на еду, – в быстром темпе направилась на северо-восток. Анни успела бросить последний взгляд на усадьбу, двор, коровник, на все то, что она считала своим домом, и при этом в ней не было ни тени грусти.
Только злость.
Неужели это все? Неужели это жалкое убожество – это все, что ей довелось увидеть в своей жизни?
Анни быстро скользила между стволами, пока по спине не потек пот, она чувствовала его в пустотах, промежутках между ее телом и шерстяным свитером. Тогда она скинула с себя лыжи и опустилась на поваленное бурей дерево. Сердце тяжело ухало в груди, гулко стучала кровь в ушах, и она ощущала во рту ее металлический привкус, словно в горле у нее внезапно открылась рана. Анни просидела так довольно долго, пока совсем не рассвело. Пока не прошло ощущение, что ее тело вот-вот взорвется, и она не почувствовала себя вконец замерзшей и проголодавшейся.
Она была жива.
Часов у нее, конечно, не было, но по ощущениям прошло часа два, не больше. Она была так уверена, что умрет, что уже почти распрощалась с жизнью. А теперь оказалось, что ей суждено выжить. Анни потребовалось время, чтобы полностью осознать это новое для нее чувство, что жизнь еще не закончилась. Она по-прежнему не понимала, что с ней произошло, но страх прошел. Остались только голод и холод.
