Заглянул Тату и предложил встретить и забрать Тармо, который собирался приехать в Торнио из Хельсинки. У него как раз начались рождественские каникулы, о чем Лахья не преминула сообщить Анни, а заодно поинтересоваться, нельзя ли ей поехать на станцию вместе с Ринне (для большинства имя Тату осталось в прошлом и теперь все звали его Ринне). Все знали, что на него можно положиться. Если дело шло о том, чтобы кого-то куда-то отвезти, он всегда предлагал свою помощь, как бы далеко ни пришлось ехать и сколько бы времени это ни заняло.
Анни позвонила к себе домой, чтобы сообщить о случившемся Лаури, но ей никто не ответил, и она поняла, что ее младший брат либо куда-то вышел, либо снова взял сверхурочное дежурство на судне, либо просто-напросто дрыхнет.
Алекс еще не переехал жить к ней, но не потому, что он этого не хотел, а потому, что Анни ждала. Чего именно она ждала, она не знала, но определенно чего-то ждала.
Слишком много всего поменялось, если бы они съехались и начали жить вместе. Лаури пришлось бы тогда искать себе новое жилье, а Анни больше не смогла бы оставаться наедине с самой собой. Жить с кем-то, а точнее, с отцом ее еще не родившегося ребенка, быть навечно прикованной к кому-то – нет, к этому она точно была не готова.
Понемногу семья начинала собираться, братья и сестры приезжали один за другим. Примчалась растрепанная Хелми со своим трехгодовалым малышом под мышкой – ох уж эта болтушка Хелми с ее удивительной способностью нести тепло всюду, где бы она ни появилась, а следом за ней явился Тармо.
Тармо, черная овца, младший брат с мозгами, которые слишком рано стали большими по меркам их маленькой фермы.
Последними появились Вало и Онни, и, когда все были в сборе, Лахья сказала, что не помешало бы немного перекусить, и что стол уже накрыт. Она раньше всех стала к плите, и все выстроились в очередь, пока Анни, как самая старшая, раскладывала по тарелкам мясной соус с картошкой. Тот самый мясной соус, на котором они все выросли, без малейших следов томатов, зато сдобренный хорошей порцией жира, маслянистыми лужицами расползающегося по поверхности. Лужицы, в которые можно было макать зачерствелые ломтики ржаного хлеба. После все уселись за кухонный стол и принялись есть.
Все до странности казалось таким хорошо знакомым и родным – звуки, вкусы, запахи. Все было совсем как всегда и в то же время совершенно по-иному.
Анни огляделась. Сейчас здесь были не все, но многие из ее сестер и братьев. Не хватало лишь четверых (или шестерых, это смотря как считать).
