По поведению мамы, сестер и братьев, по обрывкам разговоров, которые ему удалось случайно подслушать, Онни понял, что развод – это самое лучшее, что только могло произойти с ними со всеми. Ну, разве что не с Пентти. Но чувства отца, по-видимому, никого не волновали. И тогда Онни тоже перестал о них думать.
Его мама стала теперь куда более счастливой.
Она стала другой.
Более счастливой, но другой.
Более счастливой и другой.
Она чаще плакала, и это его немножко тревожило. Однако, казалось, что она плакала не от горя, а от чего-то другого, чего именно – Онни не знал, и еще она теперь обнимала его куда чаще и крепче. Сири теперь казалась более сосредоточенной, словно постоянно вела внутри себя разговор, услышать который могла только она, рассуждения с самой собой, и от того возникало чувство, что мама рядом, но не совсем, или что у нее теперь были свои тайны и секреты.
Зато теперь Сири стала куда снисходительнее относиться к детским шалостям и капризам, и куда реже, чем раньше, говорила «нет». Дети пожелали жить в саду в палатке – что ж почему бы и нет, решили отправиться вместе со старшими братьями на рыбалку посреди ночи – пожалуйста, никаких проблем (если они пообещают не снимать с себя спасательный жилет), ужинать не на кухне за столом, а в садовом гамаке – да ради бога! Но бывало, Онни заставал свою маму, когда та смотрела на себя в зеркало, видел ее взгляд в отражении и то, как она отворачивалась, словно увидела куда больше, чем хотела увидеть. Он не понимал, что все это значит, но все равно продолжал наблюдать за ней.
Онни ходил во сне с тех самых пор, когда достаточно подрос, чтобы самостоятельно выбираться из кроватки. Больше всего ему нравилось спать под бочком у Сири. Однако в тесной супружеской постели в Аапаярви это было невозможно, зато теперь – пожалуйста, сколько угодно. Теперь рядом с мамой для него всегда было место. Ему так хорошо спалось рядом с теплым маминым телом – да что там! – вдвоем им было куда лучше, и, наверное, именно поэтому они проснулись так поздно.
Арто же, наоборот, после того несчастного случая стал просыпаться рано. Вначале он просыпался от боли, потом, когда раны зажили, он просыпался, потому что ему снились кошмары о случившемся, а теперь, когда кошмары прекратились, его тело должно быть успело привыкнуть к новому режиму, и еще он всегда дремал после обеда на диванчике, после чего чувствовал допоздна себя бодрым, почти до самого выпуска одиннадцатичасовых новостей, и ложась спать, просыпался около пяти, то есть в то самое время, когда Сири должна была отправляться доить коров, если бы они все еще жили в Аапаярви в своем старом доме.
