любовь свела их вместе,
that's for sure>[16].
Любовь – роскошь для богатых, которые могут себя прокормить. Для бедных людей от нее нет никакого проку, она лишь помеха на пути к тому, что важно, тому, что действительно имеет значение: еда на столе, потребность выжить любой ценой, и почему вообще так важно выжить любой ценой? Что может быть хорошего в такой дерьмовой жизни?
Люди так непроходимо тупы, а человеческое тело и его инстинкты настолько сильны, что не лучше ли нам рождаться на свет со встроенным механизмом самоуничтожения? И если условия жизни становятся настолько невыносимыми, что уже ломают тело, то не проще ли наплевать на попытку продолжать род дальше и просто закончить свои дни в страданиях?
Несмотря на заботу и постоянную бережливость родителей, дети все равно голодали. Мать с отцом делали все, что могли, но этого было недостаточно. Сири так толком и не выросла, и если бы в те времена уже существовали медсестры из Всемирной организации здравоохранения, они были бы чрезвычайно обеспокоены кривой, отображающей динамику роста девочки, потому что та совершенно не соответствовала стандарту! Сири была маленькой, с сероватым карельским оттенком кожи, – всю жизнь ее преследовал этот грязно-коричневый цвет, пока не наступало лето и не расцеловывало щеки и кончик носа и они не становились глубокого медового оттенка, – а еще ноги-палочки и костлявые бедра, и панталоны с нее вечно сваливались. Ее худоба и маленький рост стали несчастьем не только для нее, но и для ее родителей, и, должно быть, именно поэтому мать Сири так сильно невзлюбила дочь.
Возможно, причина крылась в том, что она родилась девочкой, а потому толку от нее было меньше, чем от мальчика. А может, все дело в неотвязной мысли, что, несмотря ни на что, у них всего четверо детей, и возможно, все-таки один ребенок лишний?
Первые воспоминания Сири были связаны с болью. Обжигающие оплеухи, таскание за волосы. Да, она была живым ребенком. Совсем как ее братья. И никогда не получала ничего из того, что получали другие девочки ее возраста. Только трепку и затрещины от матери, а еще чаще – от братьев. Но никакие трепки не могли погасить свет в ее глазах.
Она была точь-в-точь как то время года, в которое она родилась, с его буйством цветов и красок, и несла радость повсюду, куда бы ни пошла. Уже с ранних лет Сири помогала по дому и постоянно при этом напевала. Мать беспрестанно шикала на нее, но ей было трудно сдержаться – звуки так и лились из нее. Она была, как и многие люди в Карелии, маленькой, но очень живой, словно настоящий жаркий день, без тучек на небе.
