Отношение между неолиберальными идеями и, в особенности, Адамом Смитом — принимая во внимание его репутацию консерватора и отца новой экономической науки — весьма существенно, поскольку позволяет точнее представить специфику неолиберализма и его программных заявлений. Экономические теории всех авторов, о которых мы до сих пор говорили, порой расходились друг с другом в нюансах и деталях, тем не менее в послевоенные годы сложилась целостная интеллектуальная и политическая стратегия, облеченная в энергичные и чёткие формулировки. Неолиберальные политические программы концентрировались вокруг ряда базовых тем, которые сами менялись под влиянием событий середины XX в. Скажем, холодная война идей начиналась параллельно с военными приготовлениями и шпионажем, которыми США и СССР занялись почти сразу после окончания Второй мировой войны. Это противоборство трансформировало представления о соотношении экономической и политической свободы в умах многих ведущих мыслителей как правого, так и левого толка. Для таких неолибералов, как Фридмен, холодная война означала необходимость бескомпромиссной защиты превосходства рыночной системы. Возникло убеждение, что самое главное — это мощная историческая традиция экономической свободы, которую внезапно отождествили с промышленным капитализмом американского типа. Потребность в хорошо узнаваемой исторической традиции побудила неолибералов обратиться к авторитету Смита и других видных представителей Просвещения, — таких, например, как Давид Юм.
Подобная связь представлялась весьма привлекательной, поскольку переносила интеллектуальный акцент на теории, которые противоречили политическим установкам послевоенного периода[265]. Непрерывная линия преемственности от Смита к Хайеку и Фридмену стала поэтому возвышенной стратегией наряду с верой в само наследие. Встраивание неолиберальных идей в рамки традиции, восходившей к Просвещению, помогало замаскировать расхождения между самими неолибералами, — например, в случае с чикагцами, которые настаивали на почти повсеместной пагубности государственного вмешательства. Для Смита и Юма рынок был центральным измерением коммерческого общества XVIII в., источником динамизма, источником социальных и экономических перемен. Но шотландские мыслители относились к этим явлениям неоднозначно. Необходимым связующим элементом цивилизованного общества в процессе экономического преобразования Смит и Юм считали добронравие и прочные моральные устои. «Невидимая рука рынка» тоже не казалась им простым и совершенно ясным понятием, хотя более поздние консервативные описания рисуют его именно таким. Люди, считал Адам Смит, руководствуются стремлением к безопасности и наличию хорошего правительства, каковое стремление не может быть сведено к преследованию чисто эгоистических интересов. Напротив, как показал Николас Филлипсон, Смит выделял в людях «эстетическое чувство», которое побуждало стремиться к порядку и удобству ради них самих, и именно такое
