[110]. Главную задачу Поппер видел в том, чтобы Запад вновь обрёл свою прочную философскую основу с помощью применения методов рациональной критики к социальным проблемам в рамках либеральной демократии и капитализма свободного рынка и тем самым вновь утвердил принцип индивидуальной свободы. Как он написал Хайеку в 1944 г., после прочтения «Дороги к рабству», «мы обязаны последовательно рационализировать иррациональное»[111]. Главной заботой Поппера была эрозия рациональной критической способности под влиянием историцистских идей. Главное опасение Хайека в «Дороге к рабству» — кумулятивный эффект внешне благовидных действий государства. Мизес же избрал своей мишенью практическую и теоретическую модель, тесно связанную с жёстким бюрократическим способом организации, способом в равной мере неэффективным и губительным для индивидуальной свободы. Эта перспектива, считал Мизес, может стать опасной для свободного рыночного общества.
Людвиг фон Мизес и «Бюрократия»
Мизес был на 21 год старше Поппера. Он родился в 1881 г. в галицийском Лемберге (Львов), который тогда принадлежал Австро-Венгерской империи, потом Польше, а теперь входит в состав Украины[112]. Как и его молодой друг и протеже Хайек, Мизес принадлежал к старинному австрийскому аристократическому семейству[113]. Его отец был инженером, а дядя — видным членом австрийской Либеральной партии. Подобно Попперу, Мизес в юности отдал дань левым идеям. Позже, когда Мизес изучал право в Венском университете, на него оказала влияние работа основателя австрийской экономической школы Карла Менгера. Австрийская школа верила[114] в могущество свободного рынка и в существование ряда непреложных экономических законов, в центре которых находился индивид. Государство может препятствовать полноценному проявлению этих законов, но если хочет достичь экономического успеха, не может действовать наперекор их логике. По этой причине, как считал Мизес, австрийская экономическая теория находилась в положении своего рода изгоя: «Отстаивать теорию о том, что существуют такие вещи, как экономические законы, считалось чем-то вроде бунта. Ведь если существуют экономические законы, государство нельзя считать всемогущим: его политика может оказаться успешной, только если она будет учитывать действие этих законов. Поэтому главной заботой немецких профессоров [представителей немецкой исторической школы политической экономии] было опровержение скандальной ереси, утверждавшей, что в экономических явлениях существует регулярность»
