На любовь Иисуса сердце Иуды откликается сильнейшей ненавистью, которую он не может — и не хочет — скрыть. Все в Учителе ему ненавистно: и взгляд, и протянутая с хлебом рука, коснувшаяся его ладони, вложившая ему этот кусок, и Его тепло, Его дыхание. И это окончательно подчиняет его сатане. Иуда сам распахивает ему дверь, добровольно и под взглядом Христа. Все равно что покончить с собой у Него на глазах.
Сатана попросту убивает его. Одним ударом.
И после сего куска вошел в него сатана (Ин. 13: 27).
Тут его накрывает такая невыносимая, поистине нечеловеческая ненависть, он сам становится такой воплощенной ненавистью, что еще минута — и сам о себе все откроет, потому что уже перестает соображать, что делает. Окончательно перестает. Наверное, это отражается на лице. В глазах.
Тут уже не с кем и не о чем говорить. Все, что можно сделать — не дать ему публично во всем признаться, потому что в таком осатанении не сработает даже инстинкт самосохранения. И Христос отдает ему приказ, короткий и резкий:
Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее (Ин. 13: 27).
Даже сейчас Он говорит так, чтобы никто, кроме Иуды, не понял!
Но никто из возлежавших не понял, к чему Он это сказал ему (Ин. 13: 28).
Как же Он его бережет! Кругом оградил его…
Но Его не смеют ослушаться ни Иуда, ни сатана, потому что это уже приказ от Господа, а не просьба покаяться и вернуться от друга. И обращено это «пошел вон» не к другу, а к тому, кем он от этой минуты стал: оболочкой, исполненной сатанинского желания и сатанинской воли. Оболочкой, в которой не осталось ничего человеческого, кроме последних судорожных трепыханий удовольствия от совершаемого греха.
Сатану на Тайную Вечерю никто не приглашал, и Хозяин изгоняет его вон, во тьму внешнюю.
Он, приняв кусок, тотчас вышел; а была ночь (Ин. 13: 30).
Тьма — во тьму.
Вот, кстати, еще один довод против того, чтобы считать поданный кусок Причастием. Как ни рассматривай эту сцену, невозможно представить, чтобы, получив от Христа хлеб, Иуда бы его съел. Да он бы проглотить ничего не смог. Он безотчетно сжимает его в кулаке, коротко обменивается с Христом взглядами — Иисус, прочитав в его глазах страшное, выставляет его — и выходит вон.
Какое там «съел»! Хлопнула дверь, хлеб полетел в одну сторону, Иуда пошел в другую.
