Два признака указывают на то, что на почетном месте рядом с Иисусом находился Иуда. Хлеб, который макают в блюдо, обычно предлагается почетному гостю, в Евангелии от Иоанна (13: 26) сообщается, что Иисус подал его Иуде. И Иуда должен был возлежать рядом с Иисусом, чтобы иметь возможность опустить руку в одно с Ним блюдо (Мф. 26: 23). Очевидно, Иисус, знающий о грядущем вероломстве Иуды, оказывал ему все мыслимые знаки внимания, чтобы дать возможность что-то изменить <…> возлежание Иисуса у груди Иуды в течение всей трапезы, должно быть, усилило конфликт в сердце Иуды» >[43].
И это значит, что Христос не просто позвал предателя на последнюю трапезу, в круг самых близких, любимых и доверенных. Не просто омыл ему ноги. Он делает больше: сажает его рядом с Собой, явно и откровенно являя ему Свою близость и доверие. И не просто сажает — как Иоанн, опиравшийся на левую руку, практически возлежит у Него на груди, так и Сам Иисус, точно так же облокотившись во время трапезы на левую руку, опирается на плечо Иуды и лежит у него на груди. Близость, мыслимая только между друзьями.
Прикрой Мне спину, пока Я буду говорить о твоем предательстве.
Как опирался Он на него все эти годы, как не боялся повернуться к нему спиной, как привык, что Иуда всегда рядом — так и теперь сидят они: Иисус откидывается на плечо Искариота, а тот слышит Его дыхание и чувствует, как бьется сердце Учителя. А Учитель возлежит на груди предателя и говорит, что будет предан, не глядя на него, чтобы не смутить и не обличить перед апостолами, но всем сердцем желая его дозваться.
Иисус не просто хочет его покаяния — Он сделал все что мог, чтобы ему это покаяние облегчить. Никто из учеников ничего не знает до самого конца. Иисус произносит слова обличения, но не называет имени. Их головы рядом так, что волосы смешиваются. Иуде достаточно шепнуть Ему два-три слова — никто не услышит. Да хотя руку Его сжать, ничего не говоря, если стыд горло перемкнет.
Святитель Иоанн Златоуст, правда, считает, что все должно было быть ярко и драматично: «Ему надлежало бы <…> встать из-за стола, надлежало бы просить ходатайства о себе соучеников своих, надлежало бы обнять колена Спасителя и умилостивлять Его такими словами: <…> прости меня, купившего себе вред и погибель; прости меня, у которого золото похитило разум; прости меня, злобно обольщенного фарисеями» >[44].
Трогательно, конечно, красиво, но к чему такие страсти? Иисус не хочет ему ни позора, ни публичного раскаяния, ни призвания учеников в свидетели и ходатаи, тем более что это вообще дракой может кончиться. Не нужна Господу эта театральщина. Он просто хочет ему спасения, а не гибели.
