: он таскал из ящика то, что туда опускали. Вор и есть вор, и это сразу резкое снижение образа: человеком, который ворует у своих, можно лишь гнушаться.
Но если не побрезговать и вчитаться в эту историю чуть внимательнее, то и возражение Иуды, и пояснение Иоанна царапают, словно гвоздь, торчащий из текста. Особенно пояснение Иоанна. С него и начнем.
Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор. Он имел [при себе денежный] ящик и носил, что туда опускали.
Итак, Иуда о нищих не заботился. Иуда брал для себя деньги из казны. Его возмущение при помазании Христа миром — и лицемерие, и негодование об упущенной выгоде. Казалось бы, все ясно.
Но чуть ниже, рассказывая о Тайной Вечере и об уходе Иуды, Иоанн пишет:
А как у Иуды был ящик, то некоторые думали, что Иисус говорит ему: купи, что нам нужно к празднику, или чтобы дал что-нибудь нищим (Ин. 13: 29).
И получается, что вор до самого последнего момента был казначеем общины, и в том числе по слову Христа оделял деньгами нищих. Но как это могло быть, учитывая всеведение Христа, о котором пишет все тот же Иоанн?
И это о чужих людях. А уж о Своих-то учениках Он и подавно знал все досконально. Не могло же такого быть, чтобы Его апостол, казначей, за Его спиной и неведомо для Него воровал из общей казны деньги?
Что же, Дух Святой зачем-то открыл Иоанну то, о чем предпочитал молчать Сам Христос? Но Дух Святой чужие грехи не открывает, Господь никого не выставляет на позор и на людское судилище. «Благий Бог терпит нас с любовью и никого не выставляет на позор, хотя и знает, как сердцеведец, наше греховное состояние» >[14].
Господь не будет вытаскивать на белый свет наши тайные грехи, чтобы швырнуть их на немилостивый людской суд. Он, скорее, наоборот, прикроет нас, желая быть нашим единственным Судьей. Об отношении Христа к людскому суду мы знаем из истории о чуть не побитой камнями блуднице (см.: Ин. 8: 3–11).
Одно дело — рассказать про предательство, потому что про него и так все знают. Другое — выставить на всеобщее обозрение еще один грех, до того сокрытый — и Христом, между прочим, вслух ни единожды не проговоренный. Тем более что тему любви к деньгам Иоанн потом вообще никак не обыгрывает. Можно было бы понять рассказ о воровстве у евангелистов-синоптиков, которые перекинули бы смысловой «мостик» между крадеными деньгами и полученными сребрениками, но Иоанн, в отличие от Матфея, Марка и Луки, предпочитает о тридцати сребрениках молчать.
