. Поэтому власти за редчайшими исключениями не получали доступа к этим спискам, и их копии невозможно обнаружить в архивах, что, разумеется, крайне досадно, ибо в противном случае наши представления о социологии либерализма в эпоху Реставрации были бы гораздо более точны
[190]. Как бы там ни было, списки эти существовали, причем отражали они не только круг знакомств каждого из комиссаров по отдельности, но и более широкую сеть людей, на которых можно положиться в крайнем случае. Подписчики не связывали себя неотменяемыми обязательствами; зато, поскольку они внесли определенную сумму денег, они имели право потребовать у комиссаров отчета в использовании средств. Более того: придя на банкет, подписчики сделали шаг, сблизивший их с другими гостями; они чокнулись друг с другом, выпили и таким образом публично подтвердили, что разделяют одни и те же ценности, а значит, связали себя узами взаимного доверия. Отсюда, заметим в скобках, отчаянные усилия организаторов предотвратить переход от ссоры подвыпивших гостей (а в конце трапезы такие ссоры вполне могли случиться) к дуэли; организаторы шли на все, лишь бы примирить противников, — разумеется, потому, что боялись скандала, но еще и потому, что если бы вдобавок разошлись во мнениях также и секунданты дерущихся, это бы свело на нет политическую эффективность ассоциации
[191].
Однако та квазиассоциация, которую представляют собой подписчики, обладала многими другими достоинствами: она не только, как мы покажем ниже, сама по себе выступала носительницей сугубо либеральных ценностей, но и была совершенно законной и чрезвычайно гибкой. Совершенно законной, поскольку никто не посмел бы запретить банкет, тогда как ассоциации находились под строгим надзором; совершенно законной и в своих целях, поскольку на банкете в эпоху Реставрации было бы так же невозможно готовить заговор, как и на митинге в тогдашней Англии или на публичном собрании во Франции времен Третьей республики или сегодняшней[192]. Как на собственном плачевном примере убедилиcь некоторые неосмотрительные карбонарии, банкет никоим образом не может служить прикрытием для тайной деятельности, потому что власти без всякого труда могут узнать, что там затевается и о чем там ведутся разговоры. Достаточно расспросить болтунов, а их всегда находится немало, или подкупить слуг того заведения, где прошел банкет, что тоже вовсе не сложно. Люди, которые собираются за столом в заведении, открытом для публики, пусть даже не стремясь привлечь внимание целой толпы зевак, таким образом публично объявляют о своей приверженности к деятельности строго законной и о своем желании вписаться в рамки существующих институций. Разумеется, самые пылкие роялисты никогда полностью с этим не соглашались и рассуждали, например, о «пире заговорщиков», а в связи с банкетом в «Бургундском винограднике» вспоминали о Мазаньелло и восстании в Неаполе. Однако то были чистые фантазмы людей, которые, по словам «Европейского цензора», издавна привыкли «видеть в сотрапезниках, которые вместе обедают, заговорщиков, а в ящике шампанского — зародыши революции»
