Сергей Викторович дежурил в конспиративной квартире, принимая сводки категории «молния», расшифровывая их и передавая их в ГУОХПАМОН.
Он, Сергей, назывался офицером-инспектором особой группы 33-го отдела, получал весьма весомое жалованье, был женат на милой и ласковой дочери полковника, который подвизался в оливковой Греции в качестве корреспондента ТАСС; была у Сергея трехлетняя дочка и... И вдруг бурно, по-мальчишески застенчиво влюбился он в Динару; видимо, были правы те, кто изо дня в день утверждал, что в социалистическом обществе любовь возникает в дружном совместном труде, в работе. Сергей и Динара работали дружно, с полуслова один одного понимая. Оба были молоды, красивы, по-человечески интересны. Далеко ли тут до любви?
Конспиративная квартира, КОН, превращалась в премиленькое домашнее гнездышко. Очень кстати оказался хитроумный ее камуфляж: шторы на окнах, газовая плита в крохотной закопченной кухоньке, кастрюли, кофейник и, главное, сохранившаяся с незапамятных времен, времен Агранова и Ягоды, раскидистая двуспальная кровать с никелированными шишечками и кружевным покрывалом, окаймленным, как уверял Сергея подполковник, начальник хозчасти 33-го отдела, подлинными рукодельными вологодскими кружевами.
А наутро они просыпались. За окном, во дворе-колодце, бывало, лил дождь. Динара босиком шлепала в душ, открывала краны, напевала какой-то меланхолический казахский речитатив. Сергей варил кофе, резал хлеб, густо мазал его икрой (спецпаек!). Завтракали Сергей и Динара вместе.
Динара накидывала плащ, подставляла щеку для поцелуя: губы уже были подкрашены. Убегала: от Столешникова до улицы Жданова — два-три квартала.
Дежурство Сергея Викторовича — до 10 утра. Он грустно слонялся по комнате. Думал.
На Ленинском проспекте — жена Катя. И дочка Катя, дочку в шутку звали Екатериной Екатериновной. Там же теща, Екатерина Васильевна. А в оливковой Греции тесть.
За одно только то, что он допустил в спецквартиру, в КОН постороннее лицо, как минимум полагалось понижение в звании, перевод куда-нибудь в Мордовию и в Чувашию. Что же делать? И тоскливо-молчаливым взглядом своих немного масленых глаз он обводил квартирку.
Квартира молчала.
30 сентября спозаранку, с утра моросило, и город нахохлился, а к полудню подобрело, прояснилось.
Почти всю ночь душила меня бессонница, я ворочался под одеялом, чему-то по-дурацки смеялся, вспоминал разговор с моим новым знакомым: Смолевич Владимир Петрович. Перебирал разговор от конца к началу и от начала к концу, будто по аллее ходил, по улице: взад-вперед.
