Парижский сплин | страница 11
Воспоминание об этом славном ораторе естественно привело нас к разговору об академиях, и необычайный мой сотрапезник заверил меня, что он во многих случаях не преминул направить перо, речь и мысль педагогов, а также что он почти всегда лично, хоть и незримо, присутствует во всех академических собраниях.
Ободренный такой добротой, я спросил у него, что слышно о Боге и давно ли он Его видел. Он ответил мне без затруднения, но с некоторым оттенком печали: «Мы здороваемся при встрече, но — как два старых господина, в которых врожденная вежливость все же не может вполне загасить воспоминаний о давней вражде».
Вряд ли Его Высочество давал когда-нибудь столь продолжительную аудиенцию простому смертному — и я побоялся быть в тягость. Наконец, когда трепетная заря уже осветила стекла, эта преславная личность, воспетая столькими поэтами и обслуживаемая столькими философами, которые, сами того не зная, трудятся во славу ее, мне сказала: «Я хочу, чтоб у вас осталось обо мне хорошее воспоминание. и хочу доказать вам, что я, о котором говорят столько дурного, бываю иногда благодетелем. Чтобы возместить неисцелимую потерю, потерю вашей души, я дарю вам ту ставку, которую вы бы выиграли, если бы удача была на вашей стороне: иными словами, я даю вам силу в течение всей жизни облегчать и побеждать то своеобразное влечение к скуке, которое есть источник всех ваших болезней и всего вашего жалкого прогресса. Никогда не придумаете вы себе желания, которое я не помогу вам осуществить; вы будете царить над своими обыкновенными собратьями; вам будут льстить, даже поклоняться; серебро, золото, бриллианты, волшебные замки сами придут к вам и будут просить взять их; вы будете менять родину и посещать иные страны всякий раз, как вам подскажет воображение; вы без устали будете предаваться сладострастию в очаровательных странах, где всегда тепло и где женщины благоухают, как цветы… И прочее, и прочее», — прибавил он, подымаясь и отпуская меня с доброй улыбкой.
Если бы не страх унизить себя перед столь обширным собранием, я бы охотно упал к ногам этого великодушного игрока, чтобы поблагодарить за неслыханную его щедрость. Но когда я расстался с ним, неутолимое сомнение мало-помалу закралось мне в сердце; я больше не решался верить в столь чудесную доброту, и когда ложился спать, то, все еще по глупой привычке молясь Богу, я несколько раз повторил: «Боже мой! Господи Боже мой, сделай так, чтобы дьявол сдержал свое слово!»