Австриец | страница 2



Я вышел вслед за охранником, чтобы никогда больше не вернуться. Тюремный коридор как всегда тих и мрачен, и военная полиция на своих постах прячет глаза при виде нашей маленькой процессии. Я всё же чувствовал их взгляды на своей спине; они знали, куда мы шли, и не имели достаточно мужества, чтобы взглянуть мне прямо в глаза.

Один из моих стражей открыл дверь в ярко залитый холодным искусственным светом спортзал, где солдаты скорее всего гоняли мяч всего несколько часов назад. Я никак не мог избавиться от ощущения, что я актер, ступающий на подмостки, чтобы сыграть свою последнюю и самую главную роль. Значит, вот как все закончится, в ослепительном зале, с тремя эшафотами в ряд, перед замершими в ожидании представителями международной прессы, меня задушат, как безродного пса. Надо отдать им должное: хотя бы низ эшафотов задрапировали черным полотном, чтобы не травмировать «чувствительных» журналистов отвратительным зрелищем, которое скоро представят наши повешенные тела.

«Чувствительные», конечно! Такие чувствительные, что они бросались, как оголтелые гиены чуть ли не под ноги нам, чтобы урвать снимок получше. Спорить готов, что «Звезды и полосы» им хорошенько заплатят за эту ночь. Только взгляните на еще одного «красавца», вон как строчит в свой блокнот, надеется на какую-нибудь сочную историю, за которую денег побольше урвать можно будет, не меньше. Нет, жалкий ты червяк, я не стану плакать и молить сохранить мне жизнь, даже не мечтай. Я всё же генерал немецкой армии, и не смогли вы меня лишить этого последнего чувства гордости, хоть и погоны все посрывали. Что же ты глаза в блокнот опустил? Не можешь взгляда моего выдержать? Даже Гиммлер не мог, а ты не стоил бы его плевка даже, ничтожество ты убогое. Я, кстати, терпеть его не мог.

Полицейский подвел меня к эшафоту и скользнул взглядом по залу, прежде чем снять с меня наручники. Руки его были на удивление теплыми и не дрожали, как у остальных, кто раньше меня заковывал. И еще я не мог припомнить, чтобы я его видел раньше.

— Они используют короткую веревку вместо традиционной. — Я едва мог разобрать его слова, потому как он почти не шевелил губами, когда произносил их. — Поэтому падение не сломает тебе шею, ты всего лишь начнешь медленно задыхаться. Попытайся не шевелиться, пока доктор не войдет к тебе за полотно.

Я проигнорировал последнее предложение, так как совершенно не мог понять, что он имел в виду. Вместо этого я серьезно задумался на секунду, а не ударить ли мне его напоследок за то, что он доложил мне такие «прекрасные» новости. Даже повесить нормально не хотят; хотят чтобы мы промучились как можно дольше, чтобы отомстить нам за наши грехи. Даже в Маутхаузене мы использовали длинную веревку, я думал с обидой, считая тринадцать бесконечных ступеней наверх, где священник и палач уже ждали меня.