Что и говорить, соглашение это выполнялось весьма приблизительно! Домой корреспонденты не ходили, но всегда можно было встретиться и поговорить во время прогулок, ведь часы их были столь определенны. Б. Л. умудрился даже отдать кому-то стихи, написанные по горячим следам событий, — «Нобелевская премия». Во время такой прогулки он и снят каким-то шведом у мостика — веселый, молодой, и это после всех потрясений! Мама, глядя на этот снимок, говорила: «Как с гуся вода!»
Увидев возбужденные лица спускающихся по лестнице мамы и Б. Л., я поняла, что, видимо, все прошло, как надо, гроза миновала и возвращается привычная и такая дорогая всем нам жизнь. Обратная дорога в Переделкино, весь такой знакомый путь, а за эти дни выученный наизусть, до последнего пня, воспринималась как подлинная дорога домой, к себе, подальше от всяких высоких кабинетов и вождей. Была и разрядка. Не помню, по какому поводу мама или я прочитала стихи, те, что так часто вспоминались в эти дни:
Напрасно в годы хаоса
Искать конца благого.
Одним карать н каяться,
Другим — кончать Голгофой.
И вдруг Б. Л. расплакался и повторил несколько раз, как бы про себя: «Как верно, как хорошо…»
Машина подъехала к воротам дачи, Б. Л. пошел к себе, а нам предстояло возвращаться в Москву. И тут зловещая «Волга» с занавесками сделала неудачный разворот и накрепко застряла в неглубоком болотце около речки. Проклиная псковского шофера, мы некоторое время с озлоблением наблюдали, как он мучается со своими домкратами, но не выдержали и стали ему помогать. Мы пыхтели, надрывались, шофер кричал на нас, когда мы налегали не на тот бок, мы — на него… Дело кончилось тем, что мне пришлось бежать на дачу звать на помощь. Был уже двенадцатый час ночи. Всполошенные обитатели, жившие эти дни ожиданием ареста, высылки, долго не могли взять в толк, что речь идет о таком мирном деле, как вытаскивание застрявшей машины. На помощь к нам пришли Леня и Татьяна Матвеевна, домработница Б. Л., человек по-своему замечательный. Провозившись около часа, мы вытащили-таки проклятую машину, и, обдав грязью махавшую нам на прощанье рукой Татьяну Матвеевну, двинулись в Москву.
* * *
Кто-то из близких друзей, знавших Б. Л. много лет, когда нобелевские страсти пошли на убыль, высказал опасение, что ему будет очень трудно вернуться к однообразию прежней жизни. Эти напряженные десять дней были так полны событий, что возврат к переделкинским прогулкам и ежевечерним звонкам будет, мол, невозможен. Но как глубоко ошибались те, кто так думал!
