– Конечно, – Люсьен опускается на мгновение на колени и получает благословение отца, прежде чем встать и обнять его. – Я подожду вас снаружи, Ваша Светлость.
Оставшись со своим дворецким наедине, я оглядываюсь на главный зал замка, оттягивая момент прощания, стараясь не обращать внимания на голос в голове, который подсказывает мне, что, возможно, я больше никогда не вернусь. В ярком утреннем свете солнца витражи отбрасывают неровные радуги на стены, ковры, мебель – каждый предмет мне знаком, как собственные черты лица.
– Позаботьтесь обо всем, пока меня не будет.
– Конечно, защитница. Мое единственное желание – служить, – это лишь слова, но я действительно знаю, что имеет в виду Ланселин.
– Вот, у меня есть кое-что для вас, – он достает из кармана маленький кожаный сверток. – Наверное, мне следовало отдать его вам еще вчера, но…
– Я понимаю. – Значение празднования моего дня рождения было сильно преуменьшено, омрачено сборами и отъездом. Я разворачиваю сверток. Внутри лежит тонкая прямоугольная коробочка размером примерно с мою ладонь, сделанная из какого-то полированного дерева, с маленькой серебряной защелкой. Я открываю.
– Ох…
То, что я приняла за коробку, на самом деле представляло собой две соединенные вместе рамы. Диптих. С одной стороны картинка с изображением замка Мерл. А с другой…
Моя семья. Мои родители и я, совсем дитя, сижу между ними. Мы все улыбаемся и выглядываем прямо из портрета. Пока я изучаю взглядом картину, на поверхности сознания всплывает воспоминание: мои ноги свисают с дивана, на котором мы сидели втроем; с одной стороны от меня – обтянутые кожаными штанами ноги отца и мамина зеленая бархатная юбка – с другой стороны. Мои руки греет тепло их рук. Я сглатываю комок в горле.
– Я совсем забыла об этом.
– Ваш отец дал мне его перед своей кончиной. Но я подумал, что он должен быть у вас. Как видите, я поменял обрамление.
– Вышло замечательно. Спасибо, – я бросаю последний взгляд на родителей, прежде чем закрыть диптих и прижать его к груди. – Мне пора идти.
Ланселин кланяется и спускается по лестнице. Кареты на месте, лошади в крупных шорах, чтобы отвлечь их от моего с Люсьеном присутствия. Лакей открывает дверцу переднего экипажа, и я сажусь. Он уже ждет, сидя спиной к кучеру. Как только ступеньки подняты и закрыта дверь, он наклоняется ко мне:
– Я могу говорить с вами откровенно?
Я вглядываюсь в его лицо, он выглядит усталым, но надменность, которую я заметила еще при нашей первой встрече, никуда не делась.
