«народов, царств и культур» [104], а тем более – отдельных людей.
Однако Бахтин имел в виду отнюдь не барочный, не готический и не романтический роман, с его идеологией авантюризма, с господством авантюрного времени. Во всяком случае, не только авантюрный роман прошлого, начиная с античности и кончая романами Достоевского, имел в виду ученый в сложный период своей кустанайской ссылки и последующего времени. У него, конечно, на уме были и другие, более современные и опасные ассоциации. Вспомним культурно-идеологический фон 1930-х годов, на котором рождалась бахтинская теория романа…
Какое же «внеисторическое зияние» определяло собой исторические судьбы общества, культуры, народа, личности? Здесь приходится, прежде всего, вспомнить о факторе «революционного развития», в свете которого писатель-соцреалист должен правдиво изображать окружающую действительность. Вторжение этого, по преимуществу внехудожественного фактора в ткань самого искусства, собственно, и знаменует собой возникновение социалистического реализма как парадоксального эстетического феномена, в котором «правдивость» отображения жизни «снимается» погружением в стихию политико-идеологической «заданности», в рамках навязанной извне концепции мира. Показательный пример большеформатного произведения, на удивление, до сих пор востребованного широкой публикой, несмотря на примитивную официозно-советскую свою идеологию и буквальное соблюдение соцреалистического канона, – «Вечный зов» А. Иванова. Но особенно было заметно это явление в советской детской литературе, где это соединение даже работало «на пользу» искусству слова, неожиданно усиливая его метафоричность и фантастичность. Здесь показательны тетралогия В. Катаева «Волны Черного моря» (особенно первые две повести – «Белеет парус одинокий» и «Хуторок в степи»), повести А. Гайдара, Л. Кассиля, Н. Носова и многое другое.
Соединение идеологически заданной конструкции, совершенно случайной в отношении «правды жизни» – как документальной, так и художественной, с этой «жизнеподобной конкретикой» реалистического повествования – придавало цепочке событий и фактов, встроенных в искусственную сюжетную канву, выдержанную в свете определенной идеологической интерпретации, явно авантюрный, причудливый и даже фантастический характер. В этом отношении даже хрестоматийная «Поднятая целина» М. Шолохова (I часть) и «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого несут на себе следы авантюрного жанра, во многом спровоцированного противоречием между идеологической концепцией и «жизнеподобием» сюжета.
