Посерьезнев, Игнацио кивнул.
— Это верно. Если такова воля Господа, я разрешаю тебе попытаться осуществить твой замысел. Я же, со своей стороны, постараюсь, чтобы его святейшество услышал мой слабый голос. Нам вдвойне повезло, что Папа был инквизитором и происходит из ордена кьетинцев, во многом близкого к нашему. — Его слова прервал приступ сухого, болезненного кашля.
Михаэлис воспользовался паузой, чтобы поднести к губам руку больного и благоговейно ее поцеловать.
— Благодарю вас, падре, — прошептал он.
Игнаций принял дань почтения, потом отнял руку и сердечно попрощался:
— Ступай, сын мой. Будь безжалостен к любому, кто угрожает церкви, но помни, что наша конечная цель — любовь. И если когда-нибудь в тебе возобладает ненависть, ты потеряешь себя и скомпрометируешь наше дело. Но я верю, что ты сможешь обуздать свои страсти.
— Не сомневайтесь, отец мой, — ответил Михаэлис, вставая с колен.
Из комнаты он вышел со слезами на глазах. О Жероме Надале он совсем забыл, зато главный викарий не забыл о нем и сразу подошел, со свойственным ему угрюмым выражением лица.
— Падре Михаэлис, я полагаю, вы собираетесь отправиться во Францию, не так ли?
Михаэлис быстро вытер глаза ладонью.
— Да, у меня есть туда поручение.
— Я в курсе. Но есть еще дополнительное поручение, которое я должен вам доверить. Думаю, вы не сочтете его пустым.
Михаэлис удивленно вскинул глаза.
— Что за поручение?
Вместо прямого ответа Надаль сказал почти зло:
— Вам лучше моего известно, что больше всего от доминиканцев нас отличает так называемый Божий суд, то есть практически доктрина предопределения. Они утверждают, что судьба каждого человека полностью зависит от воли Божьей. Мы же считаем, что это слишком похоже на тезисы лютеран и кальвинистов.
— Излишне напоминать мне об этом.
— Нет, не излишне.
Надаль показал книгу, которую держал в руке.
— Вот уже десятилетия по всей Европе ходит множество всяких брошюр с пророчествами, которые претендуют на предсказание будущего до деталей, словно оно кем-то записано. Уверен, что вам все это известно.
Михаэлис пожал плечами, давая понять, что это его не интересует.
— Да, ну и что? Это всего лишь собрания глупостей, потакающие людскому легковерию.
— Я считал вас более проницательным.
В тоне Надаля чувствовался сардонический оттенок.
— Не понимаете? Писания такого типа преподносят теорию предопределения, с которой мы боремся, как нечто само собой разумеющееся. Хуже того, они распространяют ее среди народа. Не сочтите это излишеством, но, на мой взгляд, идеи лютеранства проникают в головы именно через такую литературу, продающуюся на каждом углу.
