- Не убивайся ты так, Сережа. Все утрясется. Как в песне: "Все вернется, обязательно вернется. А вернется - значит, будем жить". Ты же любил ее. Помнишь пели...
Устало уронил голову на сомкнутые руки, так, что она едва не провалилась между широко раздвинутыми коленями, просипел глухо, через силу, словно горло стягивало петлей:
- Жить... будем! Хорошо тебе, несмышленой. Позавидуешь... Лишнее там было, в машине. Меня и без того мутило... ну да это от путча, не меня одного - всю страну пучило. Знаешь же - на миру и смерть красна. А тут в одиночку гнут. Хорошо, если этих щенков-угонщиков не повяжут с моей "девяткой". Только начнут номера сверять на двигателе - а там пакеты... Под капотом искать не долго. А если сопляки еще и в аварию влипнут совсем класс. Уж наверняка не корма у них пострадает. До тюрьмы, разумеется.
- Да что ты заладил - тюрьма да тюрьма?
- И верно, чего это я? До тюрьмы еще и дожить надо. Товар не мой платить за него придется. Не здесь, так на зоне. Москва - не Баланцево. Если я у себя в деревне авторитет, то там живо хвост обрубят, отучат перья подымать. Как чувствовал - с машины началось - машиной и кончилось...
Бурные августовские дни благополучно миновали. Впрочем, не для всех. Помимо растасованных по камерам самой известной в стране тюрьмы незадачливых спасителей отечества, пострадал и еще кое-кто. Разворачивался поиск пособников "хунты" - и важных, и помельче, а порой и вовсе мнимых. Не много, правда, отыскалось кандидатов из сфер высокой политики за решетку. Но количество компенсировалось качеством. Со сталинских времен не видывали тюрьмы столь представительных подследственных. Впрочем, были и иные, рангом пониже, но и они в камеры не рвались...
В кабинет следователя Углов вошел ровной, твердой походкой, как и полагается честному, ни в чем не замешанному человеку. Уселся на привинченный к полу табурет основательно, не делая попыток придвинуть его поближе к столу, как человек бывалый, не склонный к пустым усилиям. Однако поговорка "языком молоть - не мешки ворочать" здесь себя не оправдывала Каждое слово давалось с трудом, словно процеживаясь сквозь плотный фильтр. Любое лишнее могло стать роковым.
Майор Лобекидзе свое дело знал и умел обнаружить даже ничтожную зацепку. Известность среди криминальных элементов Баланцево он приобрел вполне заслуженно. Допрос вел ровно, не повышая голоса, но на эту обволакивающую мягкость беззаботно покупались лишь последние фраера. Да и то редко - Лобекидзе обычно принимал дела особой сложности, с серьезными фигурантами.
