Нострадамус случайно скользнул глазами в угол, где он обычно ставил еду для своего четвероногого приятеля, и сразу догадался, в чем было дело. Чаша с настоем ястребиной травы и белены упала с полки, и наркотическая жидкость разлилась по полу, попав в плошку с кошачьим обедом.
Нострадамус все понял. Несчастный кот сейчас испытывал те же муки, что и он сам в юности, пока у него еще не возникло привыкания к пилозелле[2] (так называлась трава на языке науки). Несмотря на бившую его дрожь, Нострадамус протянул руку к стоявшей на полке тяжелой астролябии, собираясь запустить ею в кота. Последний, словно угадав его намерение, отпрыгнул назад. Нострадамус отдернул руку, и со стола с оглушительным грохотом сорвался подсвечник, упав как раз на место, где только что было животное. Закон ясновидения еще раз продемонстрировал свою неумолимую логику. То, что предначертано, сбудется в любой форме, найдя один из многочисленных вариантов будущего, пусть даже ценой искажения принципов физики и здравого смысла.
— Ты Парпалус, верно? — сдавленно просипел Нострадамус.
Кот уставился на него красновато поблескивающими глазами, в которых уже не было враждебности.
— Тебе нет входа в мой мир. Ты хочешь мне что-то сказать?
Кот не двинулся с места. В мозгу Нострадамуса явственно послышалось то особое бормотание, которое обычно издавал скрытый в сумраке демон, и он увидел ясные и в то же время размытые образы, намекавшие на события, которые уже произошли или должны произойти. Монолог был краток и страшен.
— Подожди, не уходи, — прошептал Нострадамус, когда Парпалус замолчал. — Я должен сразу же записать то, что ты сказал, иначе оно исчезнет.
Кот снова поднялся на задние лапы и застыл в этой неестественной позе, вытаращив глаза и время от времени подергивая хвостом. Сейчас он напоминал карикатурную статуэтку, выполненную неопытным скульптором.
Нострадамус упал на бронзовое сиденье и протянул руку к перу, торчавшему в чернильнице. Пальцы сильно дрожали, перо оставляло кляксу за кляксой. Затем, словно послушная неведомо кому машина, он начал переводить возникшие в мозгу образы в рифмованный катрен. Только поэтическими строками он мог рассказать о том, что видел, но записывать надо было быстро, пока не исчезло кошмарное видение.
Закончив писать, Нострадамус немного успокоился и поднес к глазам лист с начертанными на нем загадочными строками:
L'an mil neuf cens mois,
Du del viendra un grand Roi d'effrayeur:
