– Хай! – сказал этот чужак и потряс в воздухе мохнатым кулаком.
– Хай! – ответил Тришка. – Ай эм Трифон Орентьевич. Вотс йор нэйм?
– Олд Расти!
И начался довольно странный разговор. Незнакомец частил и трещал, Тришка понимал даже не с пятого на десятое, а с десятого на двадцатое. Как воспитанный домовой, он хотел прежде всего определиться насчет рода-племени, но Олд Расти долбил лишь одно «бизнес-бизнес-бизнес». И до того допек Тришку, что тот решил убираться подобру-поздорову. В Молчки этот тип не годился – молчанием тут и не пахло.
– Гуд бай, дарлинг! – выбрав подходящий, как ему показалось, момент, выкрикнул Тришка и кинулся наутек. Олд Расти что-то завопил вслед, но Тришка уже выметнулся из желтой иномарки.
– Ну? Как? Будем брать? – зашипел из-за тракторного колеса Корней Третьякович. Он, видать, уже забыл, что сгоряча и Тришку посчитал шпионом.
– Не сейчас, – ответил Тришка и крепко задумался.
Он пытался понять, какой у этого брауни может быть бизнес в деревенском сарае.
Это слово в его понятии означало прежде всего торговлю. У хозяина бизнеса не было, у хозяйки был, у хозяйских детей недавно завелся свой. С бизнесом владельцев «Марокко» дело было темное – домовые не пришли к единому мнению. Одни считали, что там продается втихомолку дурь, и с того много народу кормится – кстати говоря, это было чистой правдой. Другие полагали, что основной упор делается на алкоголь. Третьи даже до такой теории возвысились, что «Марокко» торгует производимым в нем шумом. Тришка сделал вывод, что бизнес возможен только там, где много народу. Что мог продавать или же покупать Олд Расти – было пока уму непостижимо.
– Так он шпион или не шпион? – допытывался тепличный.
– Шпион, но жалоб не принимает.
– Это почему же?
– Не велено.
– А-а… А будет?
– Когда велят.
Тепличный еще чего-то хотел узнат, но замер с открытым ртом.
– Аниська… – прошептал он. – Во, гляди… А мешать не моги…
Домовиха Анисья Гордеевна, озираясь, спешила с узелком к желтой иномарке.
Вообще домовые к женам и дочкам строги, требуют порядка. Но есть одна область, куда они носу не суют. Эта область именуется «жалость». Если домовихе взбрело на ум кого-то пожалеть и оказать ему покровительство, мужья и сыновья даже не ворчат – молча терпят. Такое ее право.
Судя по всему, Анисья Гордеевна пожалела брауни.
Она постучала в дверцу иномарки, дверца приоткрылась, и Олд Расти соскочил вниз, заговорил с большим достоинством, только вот домовиха, судя по личику, ровно ничего не понимала.
