Девка управилась быстро.
– Идем скорее! – велела она.
И потащила Данилу за собой в самую гущу толпы.
– Ну, что? – спросил он.
– Где мои четыре деньги?
Монеты ждали, уже зажатые в кулаке. Авдотьица стянула рукавицу и спрятала туда свой заработок.
– Ну, как, приходили?
– Лежит твой парнишечка… Я все, как ты учил, сказала: племянника ищу, мать у него выпить не дура, с таким же пьющим человеком связалась, боюсь, как бы он племянника не пришиб да не бросил под забором.
– Это ты хорошо выдумала, – подивился бабьей смекалке Данила. – И что смотритель?
– Вот, говорит, других парнишек нет. Поглядела я на него, Данилушка, веришь ли – слезы на глаза навернулись. Лежит, личико беленькое, волосики светленькие, рубашечка на нем вышитая… Знаешь ли что, Данила? Он дома был любимый сынок! Его чистенько водили! Значит, и мать должна сыскаться! Коли жива!
– Постой, постой! Ты что это говоришь?
– А то и говорю! Не из нищего житья парнишечка. И коли никто его не ищет – уж не порешили ли его родителей? Их убили, а он убежал, забился куда-нибудь со страху, да и замерз!
– Ого! – такое ни Даниле, ни конюхам на ум не приходило.
Вот тут уж концы с концами сходились. Старшие – родители ли, опекуны ли, – ввязались в темное дело с деревянной грамотой, из-за которой в трех шагах от Кремля чуть подьячего не убили. Может, и было где-то за высоким забором побоище, а парнишка успел убежать, да и книжицу с собой унес? За ним погнались и…
– И впрямь ты разумница! – убежденно сказал Данила. И тут же крепко задумался.
Как выяснить, было ли на Москве той ночью такое убийство, что бабу с мужиком и всех домочадцев злодеи порешили, а одно дитя пропало без вести?
Это могли знать только в Земском приказе, да и то вряд ли.
Хорошо, коли та семья с соседями ладно жила. Бабы чуть ли не каждый день друг к дружке в гости бегают – сразу злодейство и обнаружат. А если жила на отшибе? Тихо за бревенчатым забором – и слава Богу, скажут соседи. Время зимнее, печь остынет – мертвые тела и пролежат на холоде седмицу-другую, пока кто-то все же не догадается заглянуть.
С таким вопросом нужно было прежде всего бежать к Тимофею, Семейке и Желваку.
– Разумница, – согласилась Авдотьица. – Да только никто замуж не берет!
– Погоди, найдется и на тебя управа, – убежденно сказал Данила. – Тебе сколько лет-то?
– А двадцать второй годок пошел. Перестарочек!
Человек, более навычный с девками обращаться, сразу бы понял – такими веселыми словечками Авдотьица с парнем заигрывает. Но Данила только и знал, что краткую любовь Федосьицы, к тому же голова у него сейчас вовсе не девичьим баловством была занята.
